Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

— То есть в тот день, когда Пушкин прислал скандалезное письмо Геккерену, — пояснил большевик-белогвардеец. — За день до дуэли и за два до смерти русского Амадеюшки. Это значит, Лермонтов дружил с Дантесом, знал о предстоящей дуэли и заготовил стихотворение на смерть поэта. Не исключено, что у него было заготовлено и второе — на смерть Дантеса.

— Фантастиш! — всплеснула руками доверчивая Зоя Густавовна. — Вы уже пишете об этом?

— Почти готова статья, осталось кое-что уточнить.

— Простите, — решил обратиться Выкрутасов со своим жгучим вопросом, — как называется такая бородка?

— Смотря у кого, — отвечал Сашара. — Немцы называют ее шпицбарт, французы — ля барб эспаньоль.

— О, эспаньолка! — воскликнул Выкрутасов облегченно. — А вот я еще хотел спросить. Вот я читал многие ваши вещи. Вы ниспровергаете признанные человечеством авторитеты — Моцарта, Пушкина, теперь и Лермонтова под ту же гребенку. А кто все же является авторитетом лично для вас?

— Это значит, что вы не все еще мои работы прочли, далекошеньки не все, — надменно усмехнулся Вздугин.

— Он прочтет, — заступилась за Дмитрия Емельяновича госпожа Лотарь. — Я его снабжу.

— Ну так вот, дольче синьор мой, — брезгливо произнес Александр Иванович, — в краткий перечень моих великих учителей я вношу несравненного Териака де Монграссюра, божественного Юлиуса Эволу, приснопамятного Игнатия Лойолу, громокипящего Мартина Хайдеггера, утонченнейшего Луиджи ди Сакраментарио, умнейшего Захария Копыстенского, грандиозного Рене Генона, трагичнейшего Фридриха Ницше… Продолжать или пока достаточно?

— Пока хорошо, — кивнул Выкрутасов, эти имена вызвали в нем некое головокружение, кроме Ницше и Лойолы он никого не знал.

— Так вот, — вдруг грозно прорычал Вздугин, — не советую бросить хотя бы тень недружелюбия в сторону этих эйнхериев мирового разума. Сотру в порошок!

— Я и не думал, — испугался Дмитрий Емельянович. Вздугин умел швырять из очей пугательные молнии.

— Что вы, Сашара! — вновь встала на защиту бывшего политинформатора Зоя Густавовна. — Дмитрий Выкрутасов, я в этом абсолютно уверена, являет собой одного из русских эйнхериев. Прочтите распечатку его манифеста, и вы все поймете.

— Нойгирихь цу эрфарен, — недоверчиво пробурчал Вздугин, беря у нее листы с красиво распечатанным манифестом и усаживаясь в кресло. Когда он стал читать, Дмитрий Емельянович разволновался и, взглянув на Зою Густавовну, понял, что сейчас во многом решается его судьба. Та села с ним рядом и взяла главного тычиста России за руку, одобряюще сдавила ему пальцы.

— Ничего не понимаю! — фыркнул Вздугин. — При чем тут футбол? Это что, памфлет?

— Нет, это очень серьезно, Сашенька, читайте, читайте! — тоже начиная волноваться, сказала Зоя.

Александр Иванович вновь углубился в чтение. Пощелкал ногтем по странице:

— Здесь следовало бы значительно расширить мысль о футболоносном атлантизме Англии.

Следующее его замечание носило несколько пикантный характер:

— Кстати, об игре слов. Здесь таятся страшные издевки над глупым человечеством. Соккер — футбол, а саккер по-английски — сосунок, придурок. Игра слов, игра слов! К тому же само слово «футбол» — ведь «бол» по-английски это не только мяч, но и то, что по-научному называется «тестикулус». То бишь, ха-ха! — футбол значит — «ногой по яйцам».

— Какой острый ум! — простонала Зоя Густавовна, закатывая глаза от восторга перед Александром Ивановичем. Тот игриво взглянул на нее и продолжил чтение манифеста. Постепенно ему начинало нравиться, и он пару раз мурлыкнул:

— Недурно, недурно… (Причем у него выходило: «Недудно, недудно…»)

Слово «тыч» ему тоже пришлось по вкусу:

— Превосходно! Тыч! То, что доктор прописал!

Но под занавес чтения он вдруг резко помрачнел. Дочитав, отложил манифест в сторонку, некоторое время думал, пощипывая эспаньолку. Наконец сурово промолвил:

— Если вы поверенный Льва Яшина, то вам следовало бы знать о том, что это был гнусный масоняра, сионюга, атлантист и тайный агент этого самого футболизма, который вы так клеймите, юноша.

Дмитрия Емельяновича будто ногой по тестикулусу ударили. Он яростно вскочил и встал лицом к лицу с клеветником.

— Я вам не юноша! Я старше тебя, мальчишка! — воскликнул он, жалея, что при нем нет нецелованной «береттки».

— Возраст человека не определяется количеством прожитых лет, душа моя, — стойко смотрел глаза в глаза Дмитрию Емельяновичу обидчик. — Что это вы так взъерепенились? Ваш гнев свидетельствует лишь о том, что я попал в самую точку.

— Да ты… Да ты… Ты — Дантес, вот ты кто! — старался обжечь его своей ненавистью Выкрутасов.

— Ха-ха-ха! — металлически рассмеялся Вздугин. — Почему не Сальери? Хотите, назову наименование ложи, в которой вы состоите?

— Не состою я ни в каких ложах и ни в каких партерах! Ты сам состоишь где-то, только я сейчас еще не знаю, где, — стал сдавать Дмитрий Емельянович. Видно было, что Сашара поднаторел в подобных скандалах, сбить его представлялось весьма трудной задачей.