Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

— Разве он фашист? — удивился Выкрутасов. — А не белобольшевик?

— В том-то и дело, — сказал тот, который с серьгой, — что они во что только сейчас не рядятся. А сущность…

— В общем так, — решительно произнес Лихоманов. — Степан займется редактурой. Вечером у нас экстренный съезд. На повестке дня возмутительное поведение губернатора Санкт-Петербурга, устроившего в эти дни у себя под крылышком шабаш красно-коричневых литераторов со всякими там Ганичевыми и нашими современниками во главе, с кошмарным Распутиным и прочей камарильей.

— Я ж говорю, фарс! — погрозил пальчиком безликий. — При царе Николашке был свой Распутин, при нынешних — свой.

— Мы должны будем выработать заявление к мировой демократической общественности, — продолжал Лихоманов. — Я представлю вас как нашего нового генератора идей, носителя свежего знания. Согласны?

— Вай нот, — блеснул зачаточным знанием английского Дмитрий Емельянович.

— Вери найс, — живо откликнулся Лихоманов. — А теперь — милости прошу вместе со мной пообедать.

— Виз плежа, — продолжал шпарить по-английски Выкрутасов. К вящей обиде бафометофористов, их на обед не зазвали. Лихоманов, таинственно возлюбив Выкрутасова, отправился с ним вдвоем в собственный ресторан «Медвежья ловля», обставленный по всем законам провинциального богатства, где всевозможные стили состыковывались и перемешивались, подобно деятелям нынешних искусств на какой-нибудь презентационной объедаловке. Тут были и сети, и ружья, и сабли, и вилы, и рогатины, и, почему-то, прялки, иконы, лубочные картинки, соседствующие с произведениями авангардной живописи, а к роскошным, почти ампирным столам подсаживались некие грубо сколоченные скамьи и пеньки со спинками. Подобной же демократичностью отличались меню и карта вин.

В течение всего обеда Сергей Львович говорил о рыбалке и только о ней, будто Выкрутасова направили из Москвы составить максимально точный реестр пойманных Лихомановым обитателей рек. Когда Дмитрий Емельянович с трудом после сытного обеда вылез из-за стола, Сергей Львович весело подмигнул ему:

— А еще клевещут, что у нас народ голодает!

Потом началось совсем необъяснимое. Лихоманов принялся возить своего гостя по каким-то предприятиям, являя взору Дмитрия Емельяновича то сборку соковыжималок, то пошив боксерских перчаток, то отливку бронзовых медведей, то производство спасательных кругов. Все эти промыслы принадлежали ему, Лихоманову, и Дмитрию Емельяновичу ничего не оставалось, как отрабатывать обед в «Медвежьей ловле» излиянием восторгов по поводу того, как у Сергея Львовича все превосходно налажено. Он приуныл, ему хотелось познакомиться с футбольным клубом «Бомба», но что поделать — хозяину видней, чем потчевать внимание гостя. Однажды, заглянув в свое расписание игр чемпионата мира, Выкрутасов с тоской подумал о том, что не видать ему ни голландцев с мексиканцами, ни противоборство Бельгии и Кореи, ни матч США-Югославия, ни поединок немцев и иранцев. Русский ураган нес его все дальше, обламывая матчи чемпионата мира во Франции, как сухие сучья.

Вечером приехали на судостроительный завод, где в доме культуры должно было состояться большое собрание демократической общественности. При советской власти дом культуры назывался «Красный иллюминатор», теперь первое слово было оторвано и валялось где-то на заводе среди металлолома.

— Еще недавно полный зал собирали, яблоку негде было упасть, — горестно признал Лихоманов, выглянув из-за кулисы в зал. Только четыре передних ряда были заполнены остатками русской демократии, наиболее преданными сторонниками выращенных в Нижнем Новгороде реформаторов — Немцова и Кириенко. Возможно, нижегородских борцов за свободу убаюкивало, что последний в данное время находился на посту премьер-министра страны, и потому они ленились ходить на собрания. Как бы то ни было, общественность выглядела жидковато. Одна из старушек помахивала бело-сине-красным флажком, двое молодых людей слева и справа ухаживали за красивой брюнеткой, некий гневного вида субъект обрушивался на другого, тихого, с речами, из коих до слуха доносилось: «зюга… зюга…» За кулисами, лицом в угол, стоял увесистый бюст Ленина, и Выкрутасову померещилось, что Ильич повел ухом, будто подслушивая.

На сцене образовалось народу едва ли не столько же, сколько в зале. Под висящим портретом Сахарова вокруг Лихоманова сплотились двое банкиров, несколько каких-то сопредседателей чего-то там за права человека, женщина — вождь партии женщин-боннэровок, одна новодворка и две племянницы Аллы Гербер, мальчик от Галины Старовойтовой и лидер местной партии консервативных демократов. Пришли и бафометофористы, но Лихоманов велел им усесться в зале, чтобы там было больше массовости.