Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

Начались выступления, говорилось о поднимающем голову фашизме-реваншизме, о баркашовцах, клеящих по городу свои свастичные листовки, о коммунистах, которые, как тараканы, очухавшиеся от дихлофоса, снова стали выглядывать из всех щелей. К чести бафометофористов, покуда им не давали слова, собрание текло вяло и пресыщенно, как рассуждения плотно поужинавшего человека о возможной угрозе желудочных колик. Но вот Лихоманов объявил выступление поэта Анатолия Угробенко. Им оказался тот самый медаленосец, чутье которого распознавало в Выкрутасове недемократа. Взойдя на сцену из зала, он расставил ноги и заговорил:

— Или мы, или они! Или мы их, или они — нас! Или мы сойдем с арены истории, или они на нее не взлезут! Мы должны готовиться к жадному бою против коммуно-фашизма…

Покуда он выступал, Выкрутасов малость ожил, и тут только все в нем похолодело внутри, когда он увидел в зале знакомую эспаньолку. Вздугин уже сидел, ехидно улыбаясь, а к нему подсаживались товарищи по партии, еще какая-то группа молодых людей просачивалась в зал дворца культуры «Иллюминатор» и размещалась отдельно от Вздугина и белоболов на задних рядах.

— Намечается схватка, — шепнул Дмитрию Емельяновичу Сергей Львович. — Видите вашего сегодняшнего врага? А вон те, на задних рядах — местная баркашовская шпана.

Угробенко перешел от политических лозунгов к чтению своих новых стихов:

Ты помнишь, Рефицул, в кольце Живом
мы стояли с тобой, как в свинце ножевом,
и язычок оголенного пламени душ наших, суш наших
в море врагов
трепетал!
А теперь — жириновцы, как овцы,
в головах — помоев ушат.
А на улицах, будто откормленные дроздовцы,
баркашата кишат…

и так далее.

Сорвав аплодисмент, он многозначительно оглянулся на Выкрутасова и возвратился в зал.

— А теперь, — провозгласил Лихоманов, — позвольте представить вам нашего гостя из Москвы, оригинального и смелого мыслителя, генератора идей Дмитрия Евгеньевича Протасова, автора замечательной теории тычизма, призванной спасти русскую демократию. Но прежде чем он выступит, я хочу дать слово нашему пламенному поэту Степану Жбанову, чтобы он прочел манифест Дмитрия Протасова в собственной редакции. Прошу вас, Степан Мартынович.

По-маяковски вшагнув на сцену, Жбанов показал Выкрутасову большой палец и подмигнул.

— Моя фамилия не Протасов, а Выкрутасов, — шепнул Дмитрий Емельянович Лихоманову. — И я не Евгенич, а Емельяныч.

— Приношу свои извинения, — покоробился Сергей Львович.

Зал оживленно внимал Жбанову. Тот, горделиво выпрямившись, заговорил, изображая громовержца:

— Я только сейчас понял, на что похоже лицо Зюганова. Оно похоже на кукиш.

Демократическая общественность разразилась хохотом. Смеялись долго. Наконец Жбанов вновь заговорил:

— Но я не стану дальше изымать из фамилии Лебедя первую букву, а для начала прочту свое стихотворение, только что записанное мною тут, в этом зале. Хыы-м-м…

Текучесть, живучесть, паскуточность и пучесть —
вот свойства твои, блиномордый мой кукиш!
Когда я, веселый и трахливый,
мимо тебя по жизни стреляю шагами,
ты прыщевеешь, ты наливаешься соком,
ты набиваешь оскомину с каменнолобым оскалом,
ты, я тебя ненавижу, паскуда, даже в постели
с Мадонной!
Птицы, отверзните люки для бомбометанья
и, оскверняя гуаном,
сверкайте клоаками неба!
Кукиш, обгаженный вами,
не превратится в кулак,
так и останется кукишем,
какишем, Китежем и кукушонком.

Тут Дмитрий Емельянович ожидал окончания стихотворения, но он несправедливо ошибался в поэтическом даровании Степана Жбанова. Стихи продолжали и продолжали литься из его уст, разя наповал врагов, впрочем, довольно абстрактных. Стихотворение, изобилующее изощренными метафорами, длилось еще минут пятнадцать. Но, к счастью, ничто не вечно, и оно тоже иссякло. Отзыв зала на стихи оказался менее восторженным, чем шутка про лицо Зюганова. Выждав паузу, Жбанов перелистал пачку страниц, которую держал в руках, и перешел к манифесту Выкрутасова:

— Теперь позвольте мне прочесть то, что гальванизировало меня сегодня и что я имел честь синкопически отредактировать. Итак:

ТАЙНА ИОСИФА БРОДСКОГО

Контрсистема, направленная версус механизма возвратного реалистического вируса и за свободу стихоисповедания