Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

За разговорами они не заметили, как окончился день, как проплыли через все Саратовское водохранилище, миновав и Вольск, и Балаково, и Хвалынск, и Сызрань. А когда на закате, постояв около часа в Самаре, двинулись вдоль жигулевских красот, тут уж при виде живописнейших утесов и скал они не сдержались и стали пить сначала пиво, а потом водку.

— Друг ты мой, — говорил Лешка, — как мы хорошо жили, шишка, до этих перегребанных демократов, скажи!

— Хорошо жили, Леша, — кивал Дмитрий Емельянович. — И можно было жить дальше, чуть-чуть только улучшить снабжение населения. Сделали бы так, чтоб везде было хорошее и дешевое пиво — уже полдела, уже не надо все кверху тормашками ворочать. Так им же не счастье народное нужно было, всем этим меченым и беспалым, им нужны были только власть, только личное обогащение.

— Конечно, — поддакивал Лешка. — А потому что они все были еще с конца семидесятых годов Америкой куплены.

— Думаешь с конца семидесятых? Не с начала восьмидесятых?

— Да я думаю, что даже уже с конца шестидесятых!

Тема сильно увлекала. Ведь в поломанной судьбе Дмитрия Емельяновича, как и в поломанной судьбе Лешки, полностью высвечивалась вина современной русской демократии. И вот, сидя в теплоходном кафе-ресторане за второй бутылкой водки, они уже спорили о жидомасонском мировом заговоре, о мерзкой роли диссидентов, о Сахарове и Солженицыне, о Лихачеве и Яковлеве, о Березовском и Гусинском, ну и, конечно же, о Горбачеве и Ельцине. Причем спорили они не в том смысле, что кто-то кого-то обвинял, а другой их защищал, а спор их состоял в том, кто больше приписывал вины тому или иному мерзавцу.

Вдруг лицо Алексея обрело какой-то совершенно новый, загадочный вид. Он откинулся в своем кресле и, слегка покачиваясь, произнес:

— Скажи, а если бы тебе лично доверили привести приговор в исполнение?

— Кому? — спросил Выкрутасов.

— Ельцину. Ты бы согласился?

— Согласился бы.

— И как бы ты его казнил?

— Я бы его на рельсы положил, — ни секунды не колеблясь, ответил снова подвыпивший Выкрутасов. — Да, на рельсы. Ибо он сам себе этот приговор некогда подписал.

— Правильно, — согласился Алексей. — А скажи, шишка, если бы тебе Горбачева отдали на растерзание?

— Я бы его молотком по пятну бил, покуда не сдохнет.

— Слабо! — покачал головой Алексей. — Простонародно. Любой русский губошлеп такое сделает. Я бы его худшим мучениям отдал.

Тут лицо его стало еще загадочнее, и он спросил:

— А если бы тебе Бориса Абрамыча, ты бы как его?

— Березовского? — Выкрутасов задумался. — Медленно бы на углях поджаривал. Или скипидарные клизмы…

— А я бы нет, — улыбаясь, курил Лешка. — Я бы приковал его в гнилом подвале и раз в сутки бы приходил, аккуратно перед его носом раскладывал орудия пыток — скальпели, бритвочки разные, щипчики, ножнички, а при этом бы ласково разговаривал: «Как я вас уважаю, Борис Абрамович, какой вы великий человек, как же мне не хочется пытать и казнить вас. Но что делать, народ мне доверил, приходится исполнять…» Я бы смотрел на его полные страха глаза, а потом опять откладывал казнь: «Ох, ну ладно, давайте я вам сегодня только полпальчика отрежу, а завтра уж все остальное». И, отрезав пальчик, уходил бы, шишка.

— Да ты, я вижу, много об этом думал, — признал Выкрутасов изощренность своего собеседника в заплечных делах.

— Еще бы! — И лицо Алексея сделалось загадочнее, чем у сфинкса. — Ты думаешь, я кто?

— Ты? — Дмитрий Емельянович с ужасом подумал о том, что прекрасно осведомлен относительно предыдущей профессии Лешки и ровным счетом ничего не знает о нынешней жизнедеятельности бывшего экскурсовода. — А и вправду, кто ты?

Алексей оглянулся по сторонам и произнес:

— Я коммивояжер.

«Слава богу!» — подумал Выкрутасов, наливая водки себе и экс-экскурсоводу. Они выпили, закусили, и Алексей промолвил в наступившем вдруг молчании:

— Я коммивояжер смерти.

Выкрутасову стало жутковато.

— Киллер? — прошептал он.

— О нет, шишка, я не киллер, — улыбнулся Алексей печально. — К тому же, да будет тебе известно, киллер есть вовсе неправильный перевод с английского. По-английски наемный убийца называется не киллер, а ассасин. Ну да бог с ним! Так вот, я в данное время являюсь коммивояжером тайной организации грядущих мстителей. Она называется «Соколы возмездия». Сейчас мы допьем эту, одну еще прикупим с собой, пойдем в мою каюту, шишка, и там я тебе кое-что такое покажу — омертвенеешь!

Они так и сделали. Расплатившись по счету — причем бывший экскурсовод пытался заплатить за все сам, но в итоге расплатились поровну, — отправились в каюту коммивояжера смерти. Там он усадил гостя в кресло, достал откуда-то из-под кровати кейс, открыл его ключом и шифром и извлек из него кипу бланков. Взяв из руки Алексея первый попавшийся бланк, Выкрутасов увидел на нем большую печать с изображением сокола, держащего в лапах чертика с рожками, и надписью: «Боевая дружина Соколы Возмездия». Вверху бланка располагался следующий текст:

«Боевая дружина Соколы Возмездия, принадлежащая к Партии Великого Возрождения России, удостоверяет, что данная лицензия выдана

/когда/__________