Русский вечер

Был чудный майский вечер. Небо казалось полосатым из-за легких перистых облачков. Солнце высветлило белые фасады башен за стадионом, закатным пламенем горели окна. Воздух был прозрачен и холоден. Но не эта вечерняя прохлада говорила о том, что лето еще не наступило, а необычайная яркость зелени. Подросшая трава на газоне красиво шевелилась под ветром, на проплешинах белели белые шары одуванчиков, у белого столба с понуро опущенным колпаком освещения — лампочка в нем никогда не горела, могуче раскинулся неизвестно откуда взявшийся здесь борщевик.

Телефон зазвонил в тот момент, когда Елизавета Петровна, наблюдая с балкона за хищными листьями, размышляла, сможет ли она уничтожить корни ядовитого гиганта садовым совком. Летом борщевик вымахает в два метра и будет жалить детей, а на следующее лето рассеется по всему газону. Нет, здесь и лопата не подойдет, не то, что совок. Топор нужен.

— Мама, где ты была? Почему не подходила?

Уже по первым словам дочери Елизавета Петровна поняла, что настроена Яна непривычно доброжелательно. Рассказ про борщевик не вызвал законного раздражения. Дальше больше. Дочь терпеливо выслушала ее жалобы на артрит, который, зараза, дает себя знать даже в хорошую погоду, и поинтересовалась делами в библиотеке. Там уже давно сидели на чемоданах, ждали ремонта. И только в конце разговора, когда обе дружно обругали школу, Яна спросила невинным тоном:

— Мам, кстати… Ты эти фотографии не выбросила? Ну, ты знаешь, о чем я говорю.

Ах, вот оно что? Весь этот ласковый треп и показная кротость были сыграны только для того, чтобы придать вопросу о фотографиях невинный характер.

— Что что-нибудь случилось?

Только тут в голосе дочери вспыхнули искры раздражения.

— Ничего не случилось. И не может случиться. Зачем ты их увезла? Я не хочу, чтобы ты их рассматривала и строила фантастические предположения.

Елена Петровна и сама толком не знала, зачем привезла злополучные фотографии домой. Интуитивно, наверное, она хотела отвести беду от Янкиного дома. Содержимое белого конверта являло собой облаченное в кокон зло, как пузырек с ядом, как расфасованные наркотики, как пистолет в промасленной тряпке.

— Я завтра к тебе приеду.

— Только не завтра, — быстро сказала Елизавета Петровна. — Завтра в библиотеке свободный день. Я договорилась с Вероникой, что к ней приеду.

— Но мне надо…

— С Соколиной горы я приеду к вам, — перебила она дочь, — и привезу фотографии. Могу остаться ночевать, а Барсика покормит соседка.

Решение поехать на Соколиную гору было совершенно спонтанным. Ни о чем она с Вероникой не договаривалась. Но вслушиваясь в несколько сбитое дыхание дочери — мать не обманешь показным спокойствием — Елизавета Петровна поняла, что пришла ее пора подключаться к игре. Последнее заявление Яны просто пугало. Дочь ничего не делала просто так, и уж если она посередине недели без видимой причины решила навестить мать, значит кокон зашевелился, зло расправляет крылья. Удивительно, что она раньше не попыталась отмотать события назад и подробно, взяв Веронику за пуговицу, расспросить ее обо всем… А не будет внятно отвечать, значит вытрясти из нее все подробности про литовца или эстонца, а может немца или итальянца. Того самого, который вручил ей в аэропорту белый конверт. Надо знать Веронику, наверняка она что-нибудь не договаривает. И не исключено, что вдруг найдется подлинный телефон адресата — неведомого Игоря.

Пора открыть Вероникину тайну, хоть и трудно такое говорить про родного человека. Ну, так вот… На старость лет моя любимая тетка стала клептоманкой. Все знают, что это психическое заболевание, не более того, но почему-то относятся к клептоманам с особой брезгливостью. Я понимаю еще на Западе, где частная собственность священна. Но дома-то что в ужасе закатывать глаза! В каждом советском человеке сидит клептоман. Несуны — это кто такие? Те самые… которые под одеждой выносят товары народного потребления и загоняют их на стороне. Я и мои подруги тоже подворовывали. Копирку, бумагу, карандаши унести с работы — самое милое дело. Считалось, что у государства, которое нас грабит, подворовывать не грешно. А назови несунов клептоманами — обидятся. Они не воры, а борцы за правильное распределение народных благ.

В начале поездки я отнеслась к поведению Вероники относительно спокойно. В гостиницах по утрам шведский стол, все знают, что это такое. В кафе ешь от пуза, но ничего на вынос. В первый же день Вероника нарушила эту капиталистическую заповедь. У нее была большая черная сумка на молнии. Сумка ставилась на колени, распахивала свой зев, и туда летели пирожки, бутерброды, в заранее подготовленные пакеты нырял гарнир и нарезанные овощи, сладкое клалось отдельно.

Я смотрела на это в глубоком изумлении. Одергивать Веронику я не посмела, боясь привлечь к себе внимание, но оставшись вдвоем, конечно, попеняла ей, мол, это дома может сойти с рук, а здесь в неметчине нас не поймут. Вероника только хохотнула в ответ.

— Считай, что это форма терроризма… борьба за свободный рынок. Они тут с жиру бесятся, а мы лиры считаем.