«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

В 1920 г. советское правительство предприняло попытку наступления в западном направлении: войну с Польшей оно вело в значительной степени как войну революционную. Однако революционной войны польского пролетариата против собственного правительства не произошло; национальный фактор перевесил фактор интернационально-классовый. Это была борьба за определение западных границ Советской России, но вместе с тем, что, по-видимому, важнее, решался и вопрос о том, будет ли с помощью Польши в качестве буфера изолирована русская революция или с советизацией Польши и наступлением Красной армии ареал ее распространения достигнет Германии. Между тем, как считает Ю. Г. Фельштинский, Ленин рассматривал эту войну не с точки зрения мировой революции, а с точки зрения конкуренции с Германией: «По крайней мере, сначала он стремится отрезать Германию от Данцига, а затем заключает мир, по которому уступает территории, граничащие с Восточной Пруссией (и так создает буферное пространство, лишая Советскую Россию и Германию общей границы). Для сторонников мировой революции такая территориальная уступка означала невозможность наступления непосредственно на Германию с целью экспорта революции. Ленина, наоборот, отсутствие общей границы страховало от непосредственного военного столкновения двух государств»[772]. Как известно, в начале 1920 г. советские руководители заняли позицию территориальных уступок Польше в обмен на мирный договор. Совнарком выступил за возобновление советско-польских переговоров[773], предложив, по словам Ленина, полякам «всю Белоруссию и порядочный кусок Украины»[774]. Но Польша эти предложения отвергла. Впоследствии польский дипломат генерал Т. Махальский писал о заключенном в марте 1921 г. в Риге мирном договоре, что «как выяснилось, война собственно не была нужна, перед киевским походом мы имели возможность получить лучшую границу без боев… Если бы приняли в 1919 г. предложение Ленина, то имели бы не только значительно более благоприятную для нас границу на востоке, но, что важнее, отменить эту границу в Ялте было бы для Сталина трудно»[775].

В апреле 1920 г. советское правительство приняло решение о подготовке к активным военным действиям, расценивая его как противодействие необоснованным притязаниям Польши на ряд исконно российских земель. Позднее, с середины июля 1920 г., когда Красная армия добилась значительных успехов на фронте, а британская дипломатия предложила России условия мира, произошел поворот к идее установления советской власти в нескольких странах[776]. Страны Согласия помогали Польше, однако опасность дестабилизации Версальской системы вынуждала Великобританию выступать за мирное решение советско-польского конфликта. Большевистское руководство, видя в Польше объект политики стран Согласия, оценили военные действия Польши как «третий поход Антанты».

Советско-польская война, в свою очередь, послужила катализатором активизации французской помощи белой армии в Крыму. Франция стала единственной страной, которая 10 августа 1920 г. признала де-факто правительство Юга России; но разгром Белого движения и усиление в связи с этим международных позиций правительства РСФСР игнорировать она не смогла. Страны Антанты принуждены были менять свою тактику, хотя в возобновлении отношений с Россией, даже торговых, многие видели политическую опасность укрепления власти большевиков руками самих европейцев. Но для того, чтобы эти возражения были более убедительными, не хватало, как писала газета Temps 18 января 1920 г., одного: четкого указания, каким образом можно было теперь ограничить власть большевиков, если Колчак, Юденич и Деникин разбиты в России, которая находилась в строжайшей блокаде, не имея ни Сибири, ни Юга с его хлебными житницами, ни Донецкого угольного бассейна. Сторонники блокады требовали, чтобы союзники «безнадежно уселись на гробе России, мы же хотим ее воскресенья», утверждала газета. В материалах французской прессы прослеживаются и антибританские настроения правительства Франции, в частности, в связи с возможным возобновлением торговых отношений Великобритании с русскими кооперативами. Это было расценено как дело исключительно внутренней английской политики. Но в целом, большинство сообщений парижской прессы подчеркивали неясность общей политики стран Антанты в отношении Советской России.