Русский вор

– Надо же, и они не помнят. Десять лет назад вы оба круто изменили мою жизнь. Группа людей совместными усилиями упекла меня за решетку, влепив пять лет лагерей. При этом вы оба хорошо знали, что я второстепенный человек в рассматриваемом вами деле и у меня не было до этого не то что судимости, но даже привода в милицию.

Евневич нахмурил брови, пытаясь вспомнить своего собеседника.

– Я, кажется, начинаю догадываться, – произнес он наконец. – Вы Соловьев, прораб из строительного треста… Вам дали срок за нарушение техники безопасности при строительстве дома, повлекшем за собой гибель человека. Я тогда по разнарядке адвокатуры защищал вас и пытался снизить вам срок. Не помню, к сожалению, сколько вам дали тогда.

– А вы, судья, помните Соловьева? – спросил незнакомец.

– Конечно, я вас помню, – категорически заявил Капнов. – Погиб человек, за жизнь которого вы отвечали, и вы понесли за это заслуженное наказание. Каждый должен нести ответственность за то, что он совершает.

– Заткнитесь, судья, – грубо оборвал его бывший зэк, – вы слишком увлеклись. Мы здесь не на митинге в поддержку правовых реформ. Что касается вашего тезиса о том, что каждый должен нести ответственность за содеянное, то скоро вы сами убедитесь, насколько я согласен с вами в этом вопросе.

Мужчина повернулся к Евневичу:

– Но вы не угадали, я не Соловьев. Придется облегчить вам задачку. Суд надо мной состоялся десять лет назад, и свидетелем по тому делу проходил упомянутый вами сегодня господин Слатковский.

– Вы имеете в виду дело «печатников»? – осторожно спросил Евневич.

– Совершенно верно.

– Значит, ваша фамилия… – медленно произнес Евневич, – ваша фамилия… Палоев. Нет… Палеев. Нет, не то… Дай бог памяти.

– Моя фамилия Полунин, – сказал седовласый.

После этого в подвале воцарилась такая тишина, что хорошо было слышно, как за окном уныло воет осенний ветер.

Нарушил тишину Капнов, громко и с горячностью заговорив:

– Я помню этот процесс! И не понимаю, какие тут могут быть претензии с вашей стороны ко мне. Вы же сами написали чистосердечное признание, покаялись в организации преступной группы, занимавшейся хищениями на производстве. Там не было никаких вопросов. Во всяком случае ко мне!

Он замолчал на секунду и тут же более примирительно добавил:

– Да, конечно, там не все, может быть, обстояло так просто. Но эти вопросы относятся к вашим с адвокатом взаимоотношениям. Вот с ним и разбирайтесь… При чем здесь я? Я вынес решение на основании закона и на основании вашего признания.

– Что значит со мной разбираться?! – вскричал Евневич. – А ты здесь, конечно, ни при чем. Ты, падла, уже тогда со Слатковского бабки немалые потребовал за то, чтобы дать осужденному условное наказание. И ты их получил.

– Ложь, все ложь!! – заорал Капнов. – Никаких денег я не получал. А решение я вынес, какое от меня требовал… закон!

Евневич, отчаявшись переорать Капнова, обратился к Полунину:

– Брешет, сучара, не верьте ему! Он бабки взял, но потом потребовал больше. Сказал, что он многим рискует, что на него давят. Слатковский сначала возмутился, но потом дал согласие заплатить после суда. Он не смог сразу всю сумму собрать. Но перед судом этот козел сказал, что не сможет помочь и решение примет такое, какое от него требуют.

– Я вернул вам все деньги, – строгим голосом заявил Капнов, – все до копеечки. И ко мне никаких претензий. А вот вы пожадничали, этот Слатковский мог найти необходимую сумму, часть из которой я мог бы дать наверх, своему начальству, и все дело было бы решено как надо. Как вам надо было, – проникновенным голосом произнес он, обращаясь уже к Полунину.

– Закон предусматривает снисхождение по отношению к человеку, не имеющему судимостей и самому во всем сознавшемуся, – произнес Полунин. – Вы тогда врезали мне по полной катушке, хотя вполне могли бы обойтись и условным осуждением.

– Но поймите вы меня, – взмолился Капнов, – ведь это были другие времена. Было принято решение о показательном процессе. Мне звонили из обкома партии и требовали от меня суровых оценок. Что я мог сделать тогда? Это же была система.

– Кто вам звонил? – спросил Полунин.

– Как кто?.. Шкаликов же и звонил, родственничек Слатковского, начальник отдела в обкоме. Он сначала требовал от прокуратуры, чтобы дело прикрыли, а затем, когда решение о показательности процесса было принято на высоком уровне, они решили спасти Слатковского за счет вас. Шкаликов требовал, чтобы я быстро свернул процесс, а дальше, мол, они разберутся, что с вами делать.

– Врет, урод вонючий, он готов был ослушаться партийцев, если бы ему денег побольше дали, – прорычал адвокат в бессильной ярости. – Но он подумал, что мы его кинуть хотим и больше, чем ему уже дали, он не получит. Вот и отказался от нашего варианта, решил выслужиться перед партией…

Полунин молча курил, не прерывая их склоку до поры до времени и давая им обоим высказаться, но наконец его терпение иссякло.