Русский закал

– Но как эти снимки оказались здесь? Что это был за вертолет?

– Скорее всего он работал на Августино и летал с заданиями в Ла-Пас или в Лиму, – ответил Хуан, краем глаза поглядывая на вторую банку со спаржей. – А потом грохнулся. В этом дьявольском месте даже компас не работает.

– Ты кого-нибудь знаешь?

Он взял тот снимок, на котором была изображена группа мужчин в темных очках на берегу океана.

– Этого не знаю, – говорил он, водя пальцем по лицам. – Этот приезжал к нам из Колумбии на плантацию, просил продать участок, не знаю, как его имя. Этот – Рауль, слуга Августино. Ну, это сам волчара в центре. Этот пузатый – американец, я видел его всего раз, когда собирались все гринперос и плантаторы на большой совет. Этого не знаю. Этого тоже… Ну, это я. Только ты эту фотографию сожги, а то меня Интерпол на электрический стул посадит.

Я выхватил у него из рук фотографию. Действительно, Хуан собственной персоной. Как это я не узнал его?

– Когда это было?

– Приблизительно год назад. Мы собирались в Кито, обсуждали разные вопросы.

– К примеру, какие?

Хуан поморщился, ему почему-то явно не хотелось говорить об этом.

– Ну, сколько отстегивать властям, чтобы они оставили нас в покое, как уберечь плантации от дикарей, делили перекупщиков. Я уже тогда догадывался, что Августино контачит с янки и задумывает вышвырнуть нас из сельвы. Уж слишком нагло он себя вел.

– А ты не знаешь, куда он переправляет свой товар?

Хуан усмехнулся и полез выпачканными в земле пальцами за очередной сигаретой – все не мог накуриться.

– А кто об этом знает? Никто из нас никогда не признается, что выращивает коку и моет золото. Считается, что мы производим бананы, кофе, финики и прочую дрянь. А куда продаем – наше дело.

– Ну а ты как думаешь?

Хуан пожал плечами.

– Я думаю, что куда-нибудь в Азию. Но мне кажется, что эта старая волчара торгует не только кокой, но и оружием. Самый выгодный товар.

– Он что, и оружие производит?

– Бог с тобой, Кирилл! Кишка у него тонка производить оружие. Он продает коку, а на эти деньги закупает оружие.

– А потом?

– А потом продает его в другие страны. Где наркотики, там всегда оружие. Дорожку сначала прокладывает наркота, а потом по ней уже громыхает железо.

Я напрасно надеялся, что полетов у нас больше не будет. На следующий день, ближе к вечеру, впереди меня затрещали ветки, и я успел увидеть, как сорвался вниз Хуан, мешком покатился по скользкому грунту. Он сильно ударился головой о каменный выступ и подвернул ногу.

Он поднялся наверх сам, но пришлось выкинуть некоторые вещи, чтобы облегчить его рюкзак. Радость и оптимизм, вызванные сигаретами и бренди, быстро угасли, и Хуан совсем пал духом. Теперь Немного Террорист, хромая, плелся следом за мной и вполголоса бормотал ругательства.

Трудно сказать, чем прогневил бога этот индеец, но позже, вспоминая переход, я был готов поверить в мистическую фатальность, которая преследовала Хуана на протяжении всего путешествия. Прошел еще один безрадостный день утомительного пути, и снова случилась беда: спускаясь с помощью веревки по крутому склону, Хуан сорвался, повис, и веревка, как ножом, рассекла ему правую ладонь до сухожилий.

Так прошло еще десять дней, нас все еще окружала аномальная зона, и как-то утром, после мокрой и холодной ночевки, я с полной ясностью понял, что еще день-два – и мы не сможем больше сделать ни шагу. Нам нечем было разжечь костер, чтобы согреться и немного просушить одежду, и Хуан с мольбой в глазах посмотрел на мой рюкзак, где лежала папка с документами.

Я принес в жертву схему с квадратиками и стрелками, тем более что выучил ее наизусть. Лист ватмана ярко вспыхнул, и через минуту затрещал тонкий и сырой хворост.

Ближе к вечеру, когда мы стали подыскивать место для стоянки, я понял, что Хуан теперь не остановится, пока не заставит меня сжечь все бумаги. Я вытащил из папки письмо Валери и, пока Хуан ставил палатку, попытался перевести его целиком. Многие слова и имена были мне незнакомы, и я показал письмо Хуану. Он трижды перечитал текст, пожал плечами и сказал:

– Я тоже не все тут понимаю. Вот это, например: «Брат взял на себя реку. Ему сообщают дату, время и километр, он подходит к прибытию и встречает поезд». Это, наверное, писал наркоман, которому кажется, что поезда ходят по рекам.

Я как раз этот абзац понял, но не стал разъяснять Хуану, что это за река и какой поезд встречает Глеб.

– Ты мне вот это поясни, – сказал я и показал пальцем на последний абзац.

– «Алекс все еще требует. От счета отказывается. Выясню, насколько это серьезно, и заменю». Что здесь тебе не ясно?

– Алекс – это имя?

– Имя или кличка. Я откуда знаю?

Вокруг дела по контрабанде наркотиков крутилось три человека, которых в письме можно было назвать Алексом: Алексеев – раз, Алексей, то есть картавый, – два, и Алекс – корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс», который выпорхнул из окна гостиницы. О ком писала Валери? Впрочем, когда письмо было написано, Алекс-корреспондент еще не появился на нашем горизонте.