Русский

Дима взглянул на Владимира, вытянувшегося на диване в окружении пивных банок, и на Кролля, пребывавшего в трансе.

— Да, нас всех сейчас убьют; давайте быстрее.

— Я отправлю ей сообщение. У вас нет допуска, чтобы разговаривать с сотрудниками после окончания рабочего дня.

Дима вздохнул. Эти люди даже в эпицентре ядерного взрыва будут требовать у вас номер талончика на обед.

— Тогда я сейчас позвоню в Лэнгли. По крайней мере, они со мной будут разговаривать.

Его собеседник вздохнул:

— Ну что за народ!

Наступила тишина, затем в трубке раздалось несколько щелчков.

— Товарищ Маяковский, какой сюрприз! — Даже в три часа ночи в голосе Оморовой слышались многозначительные бархатные нотки.

— Извините за поздний звонок.

Прошла пара секунд, прежде чем она ответила:

— Мы думали, что вы все погибли.

— У меня… чрезвычайная ситуация. Но я не могу дозвониться до Палева.

— Никто его не видел целый день. Все мы получили новые задания.

Оба знали, что это означает. Операция отменена.

— Кафаров уехал еще до того, как мы появились в лагере. Кто-нибудь об этом сообщал?

Голос ее внезапно стал холодным и официальным:

— У меня нет информации об этом.

— А ракета, которая сбила наш вертолет? Вы знаете, откуда она взялась?

— Об этом я тоже ничего не знаю.

Диме уже хотелось наорать на нее, хотя он понимал, что она меньше всего виновата в случившемся.

— Шестьдесят наших лучших людей сгорели заживо.

Молчание: она придерживалась протокола. Оба знали, что разговор прослушивается.

— Спасибо вам. Спокойной ночи.

Диме нужно было побыть одному, чтобы подумать над своими дальнейшими действиями. Появившиеся в кабинете Зирак и Грегорин переглянулись. Дима решил, что они тоже обсуждали, стоит ли продолжать операцию. Именно этого ему сейчас и не хватало. Ему захотелось что-нибудь разбить, сломать. Он схватил телефон, собираясь швырнуть его на пол, но в этот момент раздался звонок. Номер не определялся — звонили по зашифрованной, безопасной линии. Дима толкнул Владимира, чтобы тот проснулся, и включил громкую связь, чтобы все слышали разговор. Это была Оморова. Говорила она торопливо:

— Нам сообщили, что все пропало, что вертолеты столкнулись. На Палева свалили всю ответственность за провал операции. Дело взял под контроль Тимофеев. Если они и знают, что вы живы, то никак этого не показывают.

— А что с Кафаровым? Два дня назад Палев хотел получить его во что бы то ни стало.

— Никто не говорит ни о нем, ни о бомбах. Считается, что Аль-Башир мертв, что его убили американцы. Будьте очень осторожны, Маяковский: ГРУ теперь не то, что прежде.

Молчание нарушил Грегорин:

— Значит, все? Они все отменили?

— Что? — Владимир наконец проснулся.

Кролль смотрел в сторону. Он уже знал, что сейчас скажет Дима.

Дима зло посмотрел на Грегорина:

— Разве я что-то такое сказал?

Зирак вздернул подбородок, как делал всегда в затруднительной ситуации:

— Дима, это разумный вопрос. Мы нисколько не приблизились ни к Кафарову, ни к бомбам.

— И что теперь? Мы на службе у правительства. Эти гады в Москве перекрыли нам кислород и не заплатят за работу, — высказался Грегорин.

— Мы не знаем, как теперь можно продолжать операцию, — произнес Зирак.

Дима оглядел этих двоих. Они были моложе его, моложе Кролля и Владимира — офицеры спецназа, с карьерой и будущим в армии. Дима знал, о чем они сейчас думают. Захватывающее приключение, в которое они ввязались тридцать шесть часов назад, превратилось в полное дерьмо. Москва, очевидно, больше их не поддерживает. Наиболее вероятен следующий исход: их всех убьют либо американцы, либо террористы из ССО. И словно для того, чтобы подтвердить шаткость их положения, дом сотрясся от очередного подземного толчка.

Дима сделал глубокий вдох:

— Вы правы. Самая большая ошибка, которую может совершить хороший спецназовец, — это довериться своему товарищу. Предполагайте самое худшее, чтобы избежать разочарования. Не доверяйте никому. Собственная жизнь и безопасность прежде всего. Поздравляю, вы прошли испытание.

Зирак, не понимая, что происходит, посмотрел на Грегорина, который стоял, уставившись на ковер.

Дима продолжал:

— Вы сами выбрали такой путь. Спецназ. Мне не нужно напоминать вам, что это значит. У вас нет другой жизни, кроме армии. Вы здесь потому, что вас выбрали за вашу силу — умственную и физическую, за верность и целеустремленность. Вы многое отдали ради того, чтобы оказаться здесь. Спецназ — это и есть ваша жизнь…

Диме казалось, что слова его падают на пол, как стреляные гильзы, что они выдают его собственные сомнения. Как может он убедить других людей в необходимости продолжать их дело, если сам уже почти потерял веру? Он отдал спецназу свою жизнь, а спецназ вышвырнул его, как никчемную человеческую шелуху. Чего он достиг за все эти годы? Он любил одну женщину и потерял ее навсегда. У него есть ребенок, которого он никогда не видел. И все это — ради Родины. Кролль и Владимир тоже вряд ли могли служить рекламой спецназа. Дима посмотрел на Кролля. Тот снова уснул, с мигающим навигатором на коленях. Владимир сел на своем диване и уже приканчивал очередную банку пива.