Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

«Во французских официальных кругах считают, – писала та же газета 2 марта, – что в результате итогового доклада Международной Комиссии относительно инцидента в Северном море Рожественский будет отозван»364. Итоговый доклад комиссии «едва ли можно назвать последовательным», – печалилась “Times”. «Англия имеет все основания быть недовольной комиссией, так как последняя, в сущности, дала ей то, что Россия ей предложила тотчас же после самого происшествия», – резонно отмечала венская «Neue Freie Press»365. Действительно, в этом смысле итоги работы комиссии оказались для Лондона равны нулю. Если же принять в расчет отмеченные нами психологические последствия состоявшегося политического шоу, то этот результат придется признать еще менее значительным.

В российском обществе и к решениям комиссии, и к самому инциденту отнеслись очень по-разному. По свидетельству британского посла, «во всех классах Петербурга господствовало убеждение в правдивости телеграмм адмирала [Рожественского] и в потворстве Англии предполагаемой атаке Балтийского флота японскими миноносцами»; итоги работы комиссии «русская печать объявила полным дипломатическим триумфом России»366. В правительственных и околоправительственных кругах также господствовало убеждение, что нападение японских миноносцев на русскую эскадру в Северном море не было выдумкой Рожественского и его сослуживцев. В статье, опубликованной в середине ноября 1904 г., Кладо горячо призывал читателей сказать «сердечное спасибо» русским морякам, которые «не боясь тяжелой ответственности, без всяких колебаний открыли огонь по неизвестным миноносцам, не стесняясь присутствием якобы нейтральных рыбаков»367. Однако после работы парижской комиссии, под решениями которой стояла подпись и русского представителя, продолжать заявлять об этом официально стало неудобно, и подобные оценки распространялись с газетных и журнальных страниц либо в виде лубочных листовок под заголовками: «Японская облава на Балтийскую эскадру» или «Нападение на эскадру адмирала Рожественского». Позднее «Историческая комиссия по описанию действий флота в войну 1904—1905 гг.» при морском Генеральном штабе дипломатично, но довольно прозрачно (и в духе решений парижской комиссии) назвала инцидент «столкновением эскадры с подозрительными судами в Северном море». Одновременно некоторые участники этих событий (С.Ю. Витте, Р.Р. Розен, А.П. Извольский, В.А. Штенгер, М.А. Таубе со слов П.И. Рачковского) в мемуарах, написанных много лет спустя, кивали на «нервно-приподнятое настроение» Рожественского и его офицеров, созданное донесениями Гартинга, Мануйлова либо капитана Степанова (командира «Камчатки»), забывая при этом отметить, что в таком случае какая-то доля ответственности падает и на них самих. Очевидно, что многие из этих оценок – не более чем дань позднейшей конъюнктуре368.

Российские революционеры вслед за британской печатью злорадствовали по поводу «победы» русских моряков над английскими рыбаками. То, что в действительности произошло в Северном море, им было глубоко безразлично, зато инцидент давал хороший повод для очередной и, конечно, «разоблачительной» кампании в печати. «Великая армада, такая же громадная, такая же громоздкая, нелепая, бессильная, чудовищная, как вся Российская империя, – писал В.И. Ленин в статье “Разгром”, – двинулась в путь, расходуя бешеные деньги на уголь, на содержание, вызывая общие насмешки Европы, особенно после блестящей победы над рыбацкими лодками»369. В подобном ключе «гулльский инцидент» стал рассматриваться в последующих работах советских, а затем и российских историков (включая энциклопедические издания), и лишь очень немногие из них, усомнившись в справедливости ленинских слов, позволили себе попытку разобраться в этом запутанном вопросе по существу. Увы, авторы этих исследований никогда не изучали инцидент в полном объеме и с привлечением всех имеющихся свидетельств.