Русско-японская война и русская революция. Маленькие письма (1904–1908)

Только раз они рискнули, именно в первую ночь, когда они открыли войну. Но и тут они употребили столько лукавства, столько обмана и, пожалуй, если это вас может утешить, предательства, что дипломаты были совсем обморочены. Японцы верно рассчитали, что наша эскадра находится на мирном положении, что она даже едва ли знает, что произошел разрыв между Россией и Японией, что во всяком случае ее можно застать врасплох или напасть «внезапно», как выразился в первой своей телеграмме генерал-адъютант Алексеев. Поранив несколько наших броненосцев, японцы в тот же день стали бомбардировать крепость. Но, убедившись, что Порт-Артур проснулся, сейчас же ушли. И потом снова и снова бомбардировки и хитрости, вроде брандеров, нервили наших моряков, выводили их из всякой возможности спокойствия и заставляли рисковать своей жизнью и жизнью судов. Сам адмирал проводит ночь под Пасху на сторожевом судне. Из этого видно, какое было напряжение внимания. И последний момент драмы — опять не храбрость, а хитрость, ловкость и машина.

Вот с каким врагом мы ведем войну на море, и, естественно нам необходимо к нему применяться.

Наши враги берегли не столько себя, сколько почву, на которой стояли и с которою были связаны эти машины, эти суда. Нет судов, нет почвы, нет и надлежащей силы. Море — не земля, о которой не надо беспокоиться и беречь, потому что она всегда под ногами. На море — земля называется боевыми судами. И эта земля не только ограничена, но она еще может быть взорвана и уничтожена. Под этой зыбкой почвой судов могут очутиться взрывчатые мины, глубоко поставленные в море на известной глубине, но так, что судно не может видеть их, но может задеть и взорваться. Море как будто представляет собою невидимые вулканы, которые поражают военно-морскую почву, и втягивают ее на дно моря.

Вот почему так действуют на наше воображение морские несчастия и битвы. Корабль и вместе с ним тысяча человек в одну минуту идут ко дну, не нанося неприятелю никакого вреда. Между тем потеря тысячи человек на суше возможна только тогда, когда и неприятель непременно теряет, победил он или нет. Никакая битва не может быть без потерь обеих сторон.

На море мы сражаемся неравным оружием. У неприятеля и судов и опытности больше. Он вырос на море и еще недавно вел морскую войну в этих же самых местах, которые ему знакомы во всех мельчайших подробностях.

Положение Макарова было трудное, когда он приехал в Порт-Артур. Он поднял дух флота, он оживил его своей смелостью, бодростью, успешной защитою и надеждами.

Положение нового командующего, Н. И. Скрыдлова, — еще труднее, после события 31 марта.

Он обязан хранить оставшийся флот, как зеницу своего ока и восполнить материальную и умственную убыль его насколько возможно. Он должен повторить вслед за А. Н. Куропаткиным, что надо терпение и терпение. Предстоит много работы, много энергии, много соображений, которые привести в исполнение будет стоить большого труда. Человек большого таланта и мужества, прекрасно знакомый с Дальним Востоком, готовый умереть, как все, но умирать именно и не надо. Надо жить и работать с удвоенной энергией, возбуждая ее в других и не считаясь с нашим нетерпением; работать независимо, с спокойствием ответственного вождя, который должен думать только о службе, возложенной на него государем и о защите своей родины.

Еще это он исполнит.

7(20) апреля, №10091

CDLXXVIII

Князь Мещерский пишет сегодня в «Гражданине»:

«Г. Суворин выражает сомнение по поводу приведенного мною в одном из последних «Дневников» рассказа об отряде всероссийского дворянства, где по требованию старшего доктора последовало приказание всем сестрам милосердия снять свои платья с Красным Крестом.

Напрасно усомнился г. Суворин. Теперь выяснилось, что этот рассказ совершенно верен, и ничего в нем нет преувеличенного, даже эпизод о еврейке верен. Еврейка, по требованию главного доктора, принята в число сестер милосердия отряда всероссийского дворянства, невзирая на то, что она, по уставу, принята быть не может, и действительно вместе с сим потребовали, чтобы сестры Красного Креста сияли с себя одеяние своего звания».

И все-таки я этому верить не могу, ибо поверить этому значило бы поверить следующим соображениям, которые всякому человеку могут придти на ум.

А именно:

«Всероссийское дворянство» — миф, ибо оно трактуется главным доктором, как величина ничтожная, а «сестры милосердия», — служанки главного доктора, с которыми он может делать все, что угодно. Очевидно, главный доктор — нечто вроде великого человека на малые дела и скандалы. Очевидно, он — дамский кавалер из ряда вон и ради одной еврейки переодевает всех христианок, чтобы они не оскорбляли очей почему-то ему любезной еврейки, которая распоряжается «всероссийским дворянством»[7].

И не это еще скажут, а более.

А именно: