Русско-японская война и русская революция. Маленькие письма (1904–1908)

Кризис этот готов был разразиться от недостатка работы на фабриках и заводах, но война эта дала С. Штатам заказы в сотни миллионов со стороны японцев и русских. Японцы употребляли все средства для того, чтобы восстановить С. Штаты против России, и нашли для этого благодарную почву. Может быть, посредничество г. Рузвельта было роковой ошибкой его, если допустить, что Россия заключила мир именно как раз в то время, когда она могла, наконец, бороться с своим врагом, как равный с равным. Россия никогда не могла быть соперницей С. Штатов на Великом океане, и С. Штаты должны были бы это понять. Политические симпатии их должны были бы обращаться к России, а вовсе не к Японии, которая растет не по дням, а по часам. Но симпатии народов обыкновенно на стороне победителей. Можно предполагать, что поведение японцев после заключения мира, а также пребывание С. Ю. Витте в С. Штатах, его переговоры и разговоры там несколько образумили американцев насчет японцев. Во всяком случае, американцы не успели износить сапогов, в которых приходили в восторг от японцев, как пришлось увидеть в них несговорчивых и гордых соперников. Война между Японией и Соединенными Штатами вдруг стала неотвязчивым вопросом. Враждебные чувства стали расти и нет никаких оснований думать, что этот рост прекратился. Гадать о будущем, конечно, трудно, но оно обещает нечто бурное. России придется играть в этом соперничестве между Японией и С. Штатами деятельную роль. Она может быть служебная, может быть и независимая. Это будет зависеть от весьма многих причин, из которых главные все-таки спокойная и серьезная деятельность Думы и большая или меньшая талантливость нашей дипломатии, тоже зависящей, конечно, от общего состояния империи. Г. Тафт, конечно, не праздный путешественник: он не журналист, а государственный человек, голова которого должна быть заперта на ключ в известных случаях. Куропаткин перед войною ездил в Японию. Что он там видел и узнал, мы доселе не знаем. Если бы наше правительство было догадливее, оно, быть может, хорошо бы сделало, если бы послало своего уполномоченного в Вашингтон прежде, чем начать резко держать себя в переговорах с Японией до войны. Ключ от ящика с войной, может быть, лежал в С. Штатах и Лондоне, а не в Токио и Петербурге.

Я не сомневаюсь, что есть исторически-необходимая связь между посещением «Миантономо» в 1867 г. и посещением г. Тафта в 1907 г. Сорок лет истории весьма поучительны. Это как бы поверка «сердечных» отношений, независимо от политики, от мудрых или мудреных речей и действий дипломатии. Портсмутский мир, по моему мнению, более связал Петербург с Вашингтоном, чем Петербург с Токио. Это роковая, может быть, никем не предвиденная связь, но она существует и имеет многие причины укрепляться. А в сердце русского человека несомненно существует большое дружеское чувство к С. Штатам, и если бы произошла война между ними и Японией, то наши симпатии были бы горячо и нераздельно на стороне американцев, какое бы положение ни приняло наше правительство.

23 ноября (6 декабря), №11387

DCCXXII

Пронзительный скрип стесселевского процесса не заставляет ли вас вздрагивать? Это скрипучее колесо движется по ямам и рытвинам, чтоб упасть в проклятую пропасть прошлого, которая не скоро засыплется — так она глубока. Уж обвинительный акт, сложный, мало приведенный в систему, мало освещенный единою руководящею мыслью, но полный фактов, то возмущающих душу, то жалких и трусливых, то преступных по одному своему равнодушию и халатности, уже этот акт есть скрипучее колесо, наполняющее своим противным визгом всю русскую атмосферу. Его нельзя читать без трепета негодования, близкого к отчаянию. Так вот они, эти герои, эти военачальники. Мое почтение. Как изволите поживать?.. — Слава Богу. Мы чувствуем себя превосходно. — Ничего нет лучше, если слава Богу. Но слава ли вам, слава ли русскому имени?

Процесс этот был страшно нужен. Он гораздо нужнее процесса тех адмиралов, которые сидят в Петропавловской крепости и с усердием занимаются огородничеством. Они, вероятно, и рождены были огородниками, а в адмиралы попали по тому недоразумению, которым полна русская жизнь. Была очень симпатичная русская актриса, Е. П. Струйская. Играя в пьесе «Сумасшествие от любви» испанскую королеву, она однажды оговорилась и сказала вместо «я умирала, адмирал» — «я адмирала, генерал». Наши адмиралы могли бы сказать про себя: «Мы адмирали, но не умирали». Их место поэтому в огородниках.