Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика

Из дел о выездах иностранцев мы видим, что правящий класс в основном пополнялся за счет выходцев из Польско-Литовского государства; дворяне, принявшие русское подданство и православие, вливались в определенные структуры, соответствующие их происхождению. А при доказательстве дворянства использовались нормы, закрепленные литовскими статутами и хорошо известные в Литве.

Правительство четко следило, чтобы, выезжая в государство, где о происхождении человека не известно и где может не оказаться его родных, он не воспользовался бы случаем и не записался в другое сословие. В сомнительных случаях, когда в Москве не находился авторитетный человек, знавший вновь выехавшего и подтверждавший сведения о его происхождении, правительство посылало грамоты воеводам пограничных городов с просьбой узнать за рубежом о происхождении иноземца.

Таково дело о происхождении Дементия Исупова (1640 г.), который называл себя потомком мурзы Исупа из Астрахани. Опрошенные в Москве князья Андрей Урусов и Дмитрий Байтереков, выходцы из Астраханских степей, сказали, что не знают Исупова, «тем де он, Дементей, пролыгаетца, что их к себе в племя причитает»[808]. Дементий Исупов подал челобитную, где указал, что он был в плену, служил у боярина Ивана Никитича Романова, поэтому находившиеся в Москве родственники от него отреклись, и попросил разузнать о происхождении Исуповых в Астрахани. В ответ на запрос астраханского воеводы десять Исуповых подали ему челобитную, где указали, что после смерти И. Н. Романова его люди были отпущены на волю, и один из них – Челух Агишев сын – назвался Исуповым, а в их роду таких не было[809]. Сыск о происхождении Исуповых продолжался два года.

После заключения Вечного мира с Польшей стала решаться судьба пленных поляков. Они могли вернуться на родину или по желанию остаться служить в России. Но здесь особо тщательно проверялось происхождение и вопрос, не давал ли пленный кому-нибудь кабальную запись. При наличии кабальной записи человек не принимался на службу. Есть и спорные дела, когда холопы, бежавшие во время войны из Литвы, выдавали себя за дворян.

Так, Филька Гостин, взятый в плен под Смоленском, жил у Романа Владимировича Игнатьева, женился на его дворовой, а узнав об указе о пленных, бежал от Игнатьева, выдал себя за дворянина Филиппа Гурского, который по ошибке был взят в плен[810]. Филькины грамоты не были приняты, его вернули в холопы Игнатьеву.

По делам о выездах можно четко судить, что именно происхождение давало право на получение определенного жалования, занятие места на определенной сословной ступени общества. В дальнейшем, после определения размера жалования, положение человека в обществе определяли чин, размер владений; они были видимой стороной этого положения. Эта видимая сторона отразилась и в законодательстве XVII в.: появляются законы, регулирующие распределение земель, назначение на службу. А определение происхождения остается «теневой стороной», оно отразилось лишь в приказной переписке, в делах, заводимых на выезжих иноземцев. Однако без достоверного установления происхождения ни одно лицо не могло получить жалование, не могло занять свое место в русском обществе. В делах о выездах приводятся «аналогичные случаи» выездов для установления этого жалования, то есть определяется круг лиц, равных по происхождению. Можно предположить, что место выезжего, высчитанное по аналогичным случаям, как-то соотносилось и с сословной структурой русского правящего класса. Однако при схожем происхождении лиц размеры установленного им жалования в 40-е и в 80-е гг. были разными. Так, при сравнении дел Салтыкова и Лохмановского, лиц, происходивших из одной среды, видна разница их положения на службе в Москве. Салтыков стал стольником, получил поместный оклад и большие суммы денег, а Лохмановский был зачислен на службу в Иноземный приказ и получил жалование деньгами. Если для назначения жалования Салтыкову было использовано дело Шляковского, то примером такого же назначения Лохмановскому послужил выезд в 1681 г. из Дании майора Христиана фон Любероса и в 1687 г. француза Балтазара Делозиера.