Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв.

Действительно, сообщения, привезенные Ф. Ельчаииновым, свидетельствовали о серьезном политическом кризисе в Речи Посполитой, открытом противоборстве шляхты и магнатов, которые не могут найти кандидата, удовлетворявшего бы обе стороны[312]. Но одновременно снова явственно выступили различия между пониманием «унии», русским правительством и польско-литовскими феодалами. Так, Я. Ходкевич в упомянутой выше беседе с гонцом заявил о том, что для литовцев, а еще более для поляков неприемлемы такие условия, как отмена свободной элекции, коронация по православному обряду, уступка России Киева[313], посланцы же шляхты предлагали, чтобы царь признал себя «братом» и «товарищем» польских и литовских шляхтичей. Этого царь, конечно, делать не желал[314].

В этих условиях могло представляться правильным подождать, пока, запутавшись в своем конфликте вокруг австрийской кандидатуры, польско-литовские феодалы будут вынуждены сами обратиться к Ивану IV, который смог бы навязать им свою концепцию власти. К этому следует добавить, что, поступая так, Иван IV, по его представлениям, ничем особенно не рисковал. Ведь в Речи Посполитой был лишь один (как следовало из сообщений Ф. Ельчанинова) кандидат на трон — сын императора, а Габсбурги после бегства Генриха Анжуйского предлагали Ивану IV «заодин стояти против всех недругов» и действовать согласованно в борьбе за польский трон, поддерживая того из кандидатов (русского или австрийского), у кого будет больше шансов[315]. Царь, ответивший на это предложение согласием[316], мог рассчитывать, что новый польский король из династии Габсбургов пойдет с ним на компромисс в Ливонии и одобрит его планы большой антитурецкой коалиции[317]. Не случайно в это время резко активизировалась русская политика на юге[318].

При этом, конечно, не было намерения буквально тянуть до бесконечности и быть лишь пассивным свидетелем выборов. Характерно, что когда в августе 1575 г. oт С. Бастанова пришли сообщения, что «шляхта и земля и мещане… хотят, сказывают, бити челом, тебе, государю»[319], царь немедленно приказал «отпустити в Литву часа того» Луку Новосильцева[320]. Тогда же Новосильцев выехал в Смоленск, чтобы сразу по получении опасной грамоты ехать в Речь Посполитую[321]. Однако приезд русского посольства, которое выдвинуло официально кандидатуру Ивана IV, не соответствовал планам литовских и польских магнатов, которые продержали С. Бастанова до самой элекции, не давая ему опасной грамоты. В результате вопрос о судьбе польской короны на элекционном сейме в ноябре 1575 г. снова решался без участия русских дипломатов.

Накануне наступления элекции шляхетские политики так и не знали точно, что им следует ожидать от московского кандидата. Два известных им русских проекта унии — «Письмо Граевского» и «ответ» Ивана IV М. Гарабурде — резко расходились между собой по содержанию, и было неясно, какой из них является аутентичным выражением воли русского царя. О сумятице, возникавшей в этой ситуации в умах шляхетских идеологов, дает понятие написанный в октябре 1575 г.[322] памфлет Я. Д. Соликовского «Коморник и бурмистр», в котором оба означенных в заглавии персонажа ведут между собою спор о разных претендентах на польскую корону. «Коморник» отстаивал ту точку зрения, что Иван IV мог бы стать для Польши вторым Ягайло, «который и мир Короне принес и Литву присоединил». Правда, он — тиран, но тираном был сначала и Ягайло, который, однако, потом переменился, «и больше всего свобод и вольностей мы имеем от него и от его потомков, так бы и теперь было». «Бурмистр» возражал на это, что предложенные Иваном IV условия унии неприемлемы. Не годится, что Иван IV добивается, чтобы его короновал собственный митрополит, неприемлемо, что он желает сделать своей столицей Киев, но, главное, царь хочет «не Москву к королевству, но королевство к царству русскому присоединить»[323]. Эти рассуждения ясно показывают: первые контакты между сторонами наложили отпечаток не только на политику Ивана IV, но и на воззрения шляхетских политиков. Часть из них уже начала отдавать себе отчет в том, что она имеет дело с крупной самостоятельной политической силой, которая вовсе не намерена подчинять свои действия интересам Речи Посполитой. Отсюда — раскол в среде самой шляхты по вопросу об отношении к московскому кандидату. Не случайно значительная часть шляхетского лагеря во главе с М. Сеницким объединилась под лозунгом выбора «Пяста» — местного уроженца, который будет править в соответствии с интересами шляхты, отвергая всех иностранных кандидатов на трон (а в их числе и Ивана IV)[324].