Русско-прусские хроники

- Трудный ты мне задал вопрос, вьюнош,- задумался Митрий.- Признаться, об этом ранее мыслить не доводилось.- Сощурившись, знаток устремил взгляд вдаль, будто высматривал что, но по всему было видно - в уме прикидывал, как на Николкин вопрос ответить.

- Больше всего здесь, конечно, крестьян,- проговорил наконец Митрий.Это, конечно, не только здесь, везде так. Владеют ими паны-помещики.- Как бы проверяя себя и сам с собою соглашаясь, утвердил: - И это тоже везде так. Однако ж кой-какая разница есть. Земли эти, как в сказке, принадлежат трем царствам-государствам. От Вильны на заход и на полночь лежат земли литовского князя. На этих землях живут литвины, ими владеют паны-магнаты, шляхтичи и бояры. Дальше на полночь живут латы и чудь, над ними - другое государство. Хозяин в нем...- Митрий задумался - не мог сразу перевести на русский язык мудреный титул магистра ордена Святой Девы Марии Тевтонской в Ливонии. Подумав, перевел так: - Мастер, нет, не мастер, князь немецких Божьих рыторей в Ливонской земле.

- Чего-чего? - изумился Николка. Митрий и сам понял - без пояснений не обойтись:

- Ну, мастер, или майстер, это все же князь. В Ливонской земле - тоже ясно. Теперь остались, значит, Божьи рыторе. Рыторь - по-русски конный латник, или же витязь, а Божий - значит, монах.

- Как это? - снова удивился Николка.- Он и монах, он же в одночасье витязь? - И, вспомнив знакомого расстригу-монаха из одной с ним деревни, вечно пьяного, бородатого отца Пафнутия, его лапти и рваный подрясник, так и покатился со смеху: - Ну, ты и сказанул, дядя Митяй! Монах - витязь! - И представил: изгнанный из монастыря за беспробудное пьянство отец Пафнутий в кольчуге, в шлеме, со щитом - Илья Муромец!

Митрий улыбался смущенно, почесывая кончик носа.

Сказал, разведя руками:

- А что я поделаю, если так оно и есть: монах и он же конный латник.

- Так он молится или воюет? - спросил Николка, заинтересовываясь все более малопонятной бывальщиной.

- Как рыторе молятся, рассказывать не стану - не доводилось видеть. А вот как воюют - и сам видал, и от многих слыхивал.

Припомнив что-то, Митрий помрачнел и сказал тихо, будто сам себе:

- Не приведи Господи никому видеть, как они воюют, а особливо, что делают после, ежели в бою врага одолевают.

Николка хотел было спросить: "Как все-таки, дядя Митяй?" - но взглянул в глаза ему и, увидев такое глубокое горе и еще что-то - не страшное даже, а жуткое, рта не раскрыл.

Митяй вздохнул:

- Вот, значится, молодец ты мой, второе здешнее царство-государство Ливонская земля, а над ней князь немецких Божьих рыторей. На полдень от Ливонии земли его старшего брата - великого князя немецких Божьих рыторей в Прусской земле. Только там рыторе всех хлеборобов, бортников, коневодов и кузнецов в старые еще времена поубивали, мало кто сумел через Неман в Литву прибечь.

И так он это сказал - малец враз поверил. И испугался: куда же несет его нелегкая?

Митрий, будто разгадав опасения паренька, успокоил:

- То давно было, Николай. Теперь рыторе без нужды мужиков не побивают. Им кормильцы и трудники нужны гораздо. А ты едешь для них работать, рыбу ловить, им от твоего труда - прибыток. Они с тобой, может статься, и не заговорят никогда, разве их приказчики али старосты, но и убивать не станут.

"Умный, видать, мужик Митрий, и в торговле, понятно, удачливый: любого уговорит",- подумал Николка и уважительно взглянул на смолянина.

Холодной звездной ночью Юозас остановился на берегу какой-то реки возле ветхого мостика.

Николка слез с телеги. Митрий тоже спрыгнул на землю.

- Ну, прощай, добрый человек,- проговорил он с ласковой печалью.Дальше нам не по пути. Я с Юозасом поеду к Мемельбургу, а ты иди прямо. Здесь до залива рукой подать. К рассвету будешь на месте. Никуда не сворачивай, придешь в деревню, а там расспросишь, где лучше к рыбакам пробиваться: здесь ли - на заливе, там ли - на Куршской косе.

Николка обнял Митрия, потом Юозаса.

Перейдя через мосток, юноша поднялся на невысокий берег и оглянулся: Юозас и Митрий стояли рядом, глядели путнику вслед. Николка помахал им, покричал и, увидев, что телеги тронулись, зашагал в ту сторону, откуда прямо в лицо дул свежий сырой ветер.

Остаток ночи Николай провел в овине, забившись меж снопами не молоченного еще хлеба. Проснулся от недалеких голосов - бабы спозаранку вышли к реке полоскать белье. Говорили не по-русски. Отряхнувшись от половы, приосанившись, чтоб народ не пугать, вышел Николка на свет Божий.

Не отходя от двери овина, путник глядел во все глаза.

Первое, что он увидел, было море - широкое, как степь, и серое, как небо. По морю, как и по небу, бежали белые облачка. Только в отличие от небесных они и рождались на глазах, и здесь же пропадали, едва добежав до берега.

Прямо у его ног начинались огородные гряды, только содержали их хозяева как бахчу, без всякой изгороди.