Русско-турецкая война 1686–1700 годов

Татары, чья служба была связана с Муртазой-пашой, в конце мая указывали цифры от 4 до 5 тыс. человек[1457]. Пленный «поляк» из-под Львова, поступивший в янычары, а затем перебежавший в русский лагерь, сообщал, что слышал, будто бы в Азове 5 тыс. человек, но сам не видел больше 3 тыс. пеших и 20 конных[1458]. Яков Янсен на допросе после окончания осады сообщил, что общая численность войск в Азове достигала 5 тыс., а к концу осады, из-за того что многие погибли при обстрелах, осталось не больше 3 тыс.[1459] Следует учитывать, что при подходе российских войск служилые люди стали разбегаться. Чтобы это прекратить, азовским властям пришлось выставить караулы[1460]. Впрочем, массовым это бегство не было. Один из пленных сообщил, что служилые люди бегут из Азова «по одному человеку и по два»[1461]. На наш взгляд, 5 тыс. человек — это максимальные данные, округленные в большую сторону. Реальная же цифра находилась в диапазоне от 4 до 5 тыс. человек.

Подсчеты затрудняет тот факт, что пополнения прибывали в Азов на протяжении нескольких месяцев. Первые отряды, как уже говорилось выше, подошли зимой и в начале весны, в основном из Крыма. Один из пленных янычар этой группы сообщил, что зимой по указу султана с Муртазой-пашой и Аджимуратом-агой из Крыма явилось 1500 человек[1462]. Качество этих войск явно оставляло желать лучшего. При допросе обнаружилось, что пленный — калека: «Да он же Усейнко увечен левою ногою, и спрашиван, для чего он выслан в Озов увечен. И он сказал, что в Крыму за малолюдством того не розбирают»[1463]. Причина низкого качества контингентов состояла в том, что «в Кафу де хан присылал указ, чтоб ис Кафы старым янчаром в Озов, и воивода де кафинской их не отпустил для того, что бояца приходу фуркатов руских»[1464].

Отсутствие какого-либо отбора при формировании новых контингентов в Крыму подтверждают биографии двух перебежчиков из этой группы. Один из них, родом русский, был взят в плен в двухлетнем возрасте, продан в Кафе, «обусурманен», после чего сидел в лавке и бил хлопчатую бумагу. После смерти хозяина его отпустили на волю, где он кормился «тою ж своей работой и промыслом». Из Кафы он пришел в Азов, где и записался «в янычаны» ради жалования и одновременно желая «уйти на Русь»[1465]. Очевидно, что военного опыта у него не имелось. Другой случай кажется и вовсе вопиющим. В янычары попал православный «поляк» из-под Львова, который был взят в плен двенадцать лет назад и продан в рабство. Он «ушел» от хозяина и скитался по разным крымским городам. Беглый раб пришел из Кафы в Азов с кучук-чаушем (малым чаушем), который привел 300 турок с пятью знаменами. По утверждению перебежчика, он изначально поступил на службу, чтобы перебежать к единоверцам[1466].

Пополнения, приходившие из других мест, также не отличались особым качеством. Зимой в Азов прибыли из Константинополя (Царьграда) три отряда янычар: в 100 (с «хасеки-чюлаком» Ахмет-агой во главе), 150 (с чаушем) и 50 человек. Об этом рассказал перебежчик, русский по происхождению, захваченный еще ребенком, он провел в плену около семи лет, служа сначала в Азове, а потом в Лютике у янычарского сотника[1467]. Информатор отметил, что вновь присланные янычары «зборные, а не прямые старинные янычаня и к бою неспособны»[1468]. Среди вновь собранных артиллеристов также попадались случайные люди. В числе пушкарей из турецкой столицы мы видим и сына умершего купца, и раба «черкасские породы» (захваченного в двенадцатилетнем возрасте), получившего свободу после смерти этого купца. Последний перебежал в русский лагерь[1469].

Весной подкрепления продолжали прибывать из разных мест Османской империи. Усейн Мустафин, крымский татарин, скорняк по профессии, пришедший в Азов «для прокормления», указал, что перед приходом московских людей в крепость приплыли из Царьграда и «из иных мест» 1,5 тыс. человек на корабле и на девяти тумбасах[1470]. Присланный из Анатолии янычар сообщил, что в его отряде было 500 человек[1471].