Русское братство

Степаненко подходил на цыпочках к металлической двери и часами подслушивал, о чем говорят контролеры в коридоре. Те говорили о всякой чепухе, и лишь однажды он услышал: один из контролеров сообщил другому о том, что в СИЗО один из подследственных «сыграл в ящик» от чахотки.

В один из особо тоскливых дней в камеру неожиданно вошел невысокий мужчина в белом, хорошо выглаженном халате и, фонендоскопом на груди.

— Вы Потапов? — спросил он.

— Потапов-то Потапов, — сказал Максим, — а что толку?

— Вижу, у вас философское настроение. А ну-ка расшторьте грудь…

Поприжимав хромированное зеркальце фонендоскопа к груди, затем к спине, врач проговорил:

— Да, батенька, поздравляю. У вас туберкулез, и туберкулез хороший.

— Откуда? — уставился на врача Степаненко.

— Отсюда, — врач указал на пол. — В СИЗО семьдесят процентов туберкулезников. Это среди тех, кого годами мурыжат под следствием. У вас температура по утрам бывает? Или вечером?

— Вроде бы нет.

— Скоро будет. Надо будет вас щелкнуть на флюорографе.

Несколько дней спустя Максима Степаненко без дополнительных объяснений перевели в санчасть.

Санчасть располагалась в более светлом, не-соразмеримо просторном помещении. В нем размещалось восемь коек в один этаж. На половине из них лежали обтянутые кожей скелеты с большими, как у дистрофичных африканских детей глазами.

«Доходяги? — мелькнула мысль. — Туберкулезники, что ли?

Возле зарешеченного окна сидел, скрючившись, еще один больной, если судить по его страдальческому лицу. Зато в углу, возле пустой койки, видимо, предназначавшейся для его персоны, на двух койках возлегали какие-то небритые довольно откормленные типы. Они были отгорожены от остальных больных старым больничным фикусом с обгрызенными, жесткими листьями.

Степаненко улегся на свою койку, стал незаметно рассматривать своих новых соседей. Один был темноволосый, курчавый, невысокого роста, с темными глубоко посаженными глазами на загорелом лице. Когда он улыбался, обнаруживалось отсутствие зуба в углу рта. Второй был блондин, выше ростом и шире в плечах. Загорелые лица, чистая одежда этих больных вызывали смутную тревогу.

«Кто они? Нет, ты стал слишком подозрительным, — мелькнула мысль. — Это обыкновенные криминальники: убийство, грабеж, разбой, мошенничество и нежелание томиться в душных, накуренных камерах, где спать приходилось по очереди. Да, собственно, и здоровье подводит. Это только внешне они мордовороты, а у каждого какой-нибудь гастрит, язва, нефрит… Уже в таком возрасте…»

Степаненко отвернулся к стене. Его стала угнетать мысль, что он уже, если верить доктору, туберкулезный… Интересно, сколько можно протянуть без соответствующего лечения? Ему почему-то пришло на ум, что где-то на свободе гуляла Ира со своим детьми, в перерывах между работой и пьянкой Олег Евстигнеев бездумно бродил по вечерней Москве, заходил в кафетерии, ел мороженое с лимонным сиропом. Степаненко почему-то нестерпимо захотелось с лимонным…

— Эй, кореш, — сосед потрогал его за плечо. — Ты чего все молчишь?

— Хочу и молчу, — отрезал Степаненко.

— Неприветливый ты какой, — пробормотал парень. — Я думал тебе «колес» предложить.

Степаненко обернулся. Лицо парня показалось ему знакомым. Вылитый Мирна, которого он еще недавно разыскивал в Арсеньевске?

— Ты это… Если что болит, так мигом снимет… — в руках у парня зашуршала упаковка каких-то таблеток.

— Глотай сам… — уже раздраженно проговорил Степаненко, опять отворачиваясь к стене.

— Да я ниче! — стал почему-то оправдываться сосед. — Я думал, как лучше. Че лежать, как бревну? Надо крутиться, приспосабливаться, думать, как лучше что провернуть — водчонки там, чифирька… А есть возможность на пяту ударить — ударить и на пяту.

«Вот послал Бог болвана!» — злясь, думал Степаненко.

— Потапов, на процедуры! — раздался звенящий, как сталь, голос Елены Анатольевны.

Степаненко с трудом поднялся и заковылял к двери, за которой находилась бокс, крошечная комнатка, в которой ему не раз делали перевязку.

Он сразу же обратил внимание, что врач позаботилась о том, чтобы дверь была плотно прикрыта.

— Вот так, герой, — сказала она, выразительно посмотрев Степаненко прямо в глаза. — Я не знаю, кто вы на самом деле. Но это не важно. Слушайте меня внимательно, вы хотите жить?

В серых красивых глазах светился затаенный огонь. Такой врачиху Степаненко видел впервые.

— Чего вы пялитесь? Одичали тут совсем… Я спрашиваю, вы хотите жить?

— Конечно, Елена Анатольевна, какие вопросы. Кто же не хочет жить…

— Тогда слушайте меня внимательно, — врач взглянула на дверь. — Сегодня после обеда придет автозак из соседнего района. Там в одной из колоний построили барак для туберкулезных больных. Вас под видом туберкулезного больного отправят туда.

Степаненко чуть не взвился от удивления.

— Как? Какой из меня туберкулезник?!

Врачиха протестующе взмахнула рукой.

— Тихо! Молчать…

Она опять взглянула на дверь, прислушалась, переходя на шепот, заявила:

— Так вот. По дороге один из туберкулезников должен умереть. И это будете вы…

— Я? — переспросил Степаненко.