Русское братство

Разумеется, подключать деканат или начальство проще, но этим истинного доверия агента не завоюешь. Степаненко чувствовал: Маша любит сильных людей, сильных телом и душой. Он в достаточной степени «зарисовался» перед ней, и она легко согласилась работать с ним. Агент из нее получился первоклассный. Она умела находить общий язык с мужчинами. Знала, что они хотят. В своем роде занятий она не видела ничего такого, за что ее должна была мучить совесть. Она считала, что стыд — понятие, которое актуально для бедных.

В своей «профессиональной» среде принадлежала к разряду высших валютных проституток. Родители, творческие люди, почти элита, даже не подозревали, чем она занимается. Думали, делает деньги, держит торговые точки… Маша и на самом деле завела несколько палаток по всей Москве. Не ради денег — для отвода глаз.

Однажды в минуты близости Максим спросил, что было бы, если бы ее отец узнал, что она занимается проституцией.

— Послушай, не задавай детских вопросов. Во-первых, отец никогда не узнает, а во-вторых, из любых обстоятельств есть выход.

Максим иногда хотел понять, почему именно девица из самой благополучной семьи пошла на панель. И приходил к выводу, что у нее просто-напросто авантюрный склад характера.

Вообще, Маша любила называть вещи своими именами. Они чем-то были схожи: Максим и Маша. Абсолютно трезвым взглядом на жизнь и стремлением к резкой смене событий. Может, они поэтому и сошлись так близко.

Вероятно, обоюдная тяга к приключениям была протестом против того, что благополучные родители считали подвигом жить от зарплаты до зарплаты, и чтобы не было стыдно перед соседями. Может, это был протест против того, что в обоих семьях — и у Максима, и у Маши чтили, как они оба выражались «идиотские коммунистические традиции».

Проблем с поведением и учебой в школе у Маши не было. Разве что она была более скрытной, чем ее подружки, которые выбалтывали все. Впервые переспала с парнем в шестнадцать лет по большой любви, но эта любовь быстро прошла.

Обладая специфической внешностью, умением, опытом, навыками, Маша давала себе отчет, что она так называемая сладкая женщина, от которой мужчины сходили в постели с ума.

А она понимала, что за подобные «сумасшествия» нужно выкладывать приличные бабки. Работала так, чтобы иметь постоянных и денежных клиентов.

Посредством своих клиентов она поступила в вуз, училась и благополучно окончила его, прокладывая себе путь телом.

Когда выяснилось, что Максим сотрудник тогда еще КГБ и что от нее требуются осведомительские услуги, Маша открыто сказала, что она согласна «стучать», но станет делать это не из чувства страха перед возможными репрессиями, а потому, что он, Максим, ей нравится. Свой бизнес она называла проституцией, никак не скрывая это. Считала, что лучше иметь узкий круг постоянных клиентов, чем работать в гостинице, по вызову, или же на «панели». Но, в сущности, она ничем не отличалась от тех, кто выжидал своих клиентов на «стометровках», будь они любительницы или «герлы» из ночных дискотек, обслуживающие узкоглазых.

На тот момент, когда Максим вышел на нее, у него был чрезвычайно сильный аргумент для вербовки: у Маши был ребенок. В восемнадцать лет она залетела, родила, потом прятала своего сына от собственных родителей. Он мешал работе, делал ее уязвимой. Но Степаненко не сыграл на этом. Наоборот, он как мог помогал.

И вот теперь такая неожиданная встреча. С грустной улыбкой на губах Степаненко приближался к нужному дому.

Колешко и его жена нетерпеливо ожидали Максима. Они уже успокоились сами, успокоили детей, накрыли на открытой веранде стол. Степаненко объяснил свое отсутствие тем, что он немного заплутал.

Сели за стол. Максим невольно взглянул на Иру. Все та же. Нисколько не изменилась, не состарилась. Разве что прическу изменила. Короткая мальчишечья стрижка, которой Ира отдавала предпочтение, ушла в небытие. Густые темные волосы были заплетены и уложены на голове короной.

— Я на соседнюю дачу попал, — сказал Максим. — Познакомился с хозяйкой.

— Это молодая жена Богомолова, — пояснила Ира, сдвигая брови. Степаненко не знал, кто такой Богомолов, но смолчал, невольно любуясь

Ирой. Его всегда поражали ее брови. Они были прямые, но нежные, собольи. Они не портили ее красивое лицо, а лишь придавали ему некоторый суровый оттенок. Ресницы были длинные и загнуты вверх, припухлые губы слегка выдавались вперед. А ведь когда-то он, Максим, еще юношей целовал их.

— А сколько лет этому Богомолову? — поинтересовался Степаненко.

— В прошлом году шестьдесят стукнуло, вместо Иры ответил Алексей. — Сдурел на старости лет.

— Он не был женат?

— Был. И жена, что называется, при полном здравии и уме. Влюбился. Я с Василием Илларионовичем на эту матримониальную тему даже продолжительную беседу имел.

— Василий Илларионович — это Богомолов? — спросил Степаненко.

— Да, — кивнул головой Колешко. — Так он готов был жизнь покончить самоубийством из-за этой, извините, девки.

— Она не девка, — протестующе воскликнула Ира.