Читаем Русское лихолетье. История проигравших. Воспоминания русских эмигрантов времен революции 1917 года и Гражданской войны полностью

Это был не только бедлам, это было нечто среднее между цирком и лобным местом. Люди – главным образом на левом фланге – большевики и левые эсеры, они точно взбесились, обезумели. И не думайте, что это я говорю, это говорят они сами. Есть такой Масловский есть, в царское время он работал в библиотеке, потом стал левым эсером, после перешёл к большевикам – очень талантливый писатель, журналист и автор нескольких книг. И этот Масловский – Мстиславский его литературный псевдоним – писал, что это уже не жутью пахло, а безумием. Так он пишет, а кто это безумие создавал? Он!

Я вспоминаю и вижу открытые рты, в особенности у Луначарского; помню сжатые кулаки, потрясаемые в воздухе, бьют о пюпитры этими кулаками, кричат, визжат, свистят через пальцы, которые кладут в рот. Спиридонова, Крыленко, Комков – левый эсер – это все на авансцене сидящие члены Учредительного собрания, весь левый фланг. Поскольку он там присутствует – 25 % всего собрания. А обстановка какая? – все это окружено вооруженными красноармейцами, солдатами, матросами; с револьверами, с обоймами, с винтовками. То же самое и на хорах.

Иногда винтовки наводят на лысый череп эсера-народовольца, сидевшего два раза на каторге по восьми лет – Минора. И на нас наводят. Я же сидел около председателя Чернова, рядом с ним, на подиуме как секретарь. А члены правительства сидели сзади нас. Слева от нас Ленин сидел, немножко развалившись, так сказать «в неглиже с отвагой». Он не говорил, но он руководил, он направлял. Он говорил, когда кому кончить речь, когда вообще замолчать, когда уходить, когда декларацию читать. Это он велел, вернее, посылал записки. В какой-то момент я пошел по всему дворцу, поднялся на второй этаж – там была клоака. Это было чудовищное явление. Мы там сидели с двух часов, до пятого часа следующего утра, и это было пыткой. Конечно, распространялись всякие слухи о том, что нас сейчас всех увезут, арестуют. Есть не давали, и свет гасили, значит надо было запастись свечами. Ну, вся эта история описана. С точки зрения бытовой или мелкой истории – это очень интересно!

Известная поэтесса, которая иногда играла либеральную роль, но, по существу, была совсем не либералкой, но как поэтесса была чрезвычайно даровита – Зинаида Николаевна Гиппиус писала: «Наших дедов мечта невозможная, / Наших героев жертва острожная, / Наша молитва устами несмелыми, / Наша надежда и воздыхание, – / Учредительное Собрание, / Что мы с ним сделали…?» А ее муж, писатель Дмитрий Сергеевич Мережковский, когда шел вопрос о том, распустят большевики Учредительное собрание или не распустят, писал: «Учредительное собрание – это наше солнце! Может ли этот упырь» – большевизм или совнарком, я не знаю, кого он разумел под этим, – «покуситься на эту святыню». В его устах это не только слова были. Я говорю о тех людях, которые мистически это переживали, а не мистически – люди действительно ждали. А от кого было ждать еще? На кого можно было надеяться? В течение, не скажу веков, но десятилетий, когда к чему-либо апеллировали, то к тому, что, когда будет свобода, когда падет самодержавие, то Учредительное собрание нас всех рассудит.

И вот как можно было поступить. Я знаю, как поступили бы большевики, но как следовало с гуманной и демократической точки зрения поступить с арестованными царскими министрами. Временное правительство (февральская революция) арестовало всех министров царского времени. Некоторые из них были просто преступники. Щегловитов, например, и были другие такие же. Например, Белецкий. Провокаторы, можно сказать. Щегловитов ответственен за ритуальный процесс Бейлиса. Белецкий – покровитель Распутина и всей этой клики. И другие там были, такого же рода типы. Как их судить? Эта проблема была поставлена, в частности, мне. От цензовых элементов был приглашен профессор Нольде, который сказал: «Вы не можете их судить. У вас нет тех законов, по которым вы можете судить. А со времен римского права «nullum crimen sine poena, nulla poena sine lege», то есть, нет преступления без закона, нет наказания без закона. Что же вы можете придумать? Вы можете судить их по царским законам, по мелочам: переборщили в налогах, чего-то не доплатили. Стыдитесь! Вы осрамитесь! Лучше отпустите их на волю».

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза истории

Клятва. История сестер, выживших в Освенциме
Клятва. История сестер, выживших в Освенциме

Рена и Данка – сестры из первого состава узников-евреев, который привез в Освенцим 1010 молодых женщин. Не многим удалось спастись. Сестрам, которые провели в лагере смерти 3 года и 41 день – удалось.Рассказ Рены уникален. Он – о том, как выживают люди, о семье и памяти, которые помогают даже в самые тяжелые и беспросветные времена не сдаваться и идти до конца. Он возвращает из небытия имена заключенных женщин и воздает дань памяти всем тем людям, которые им помогали. Картошка, которую украдкой сунула Рене полька во время марша смерти, дала девушке мужество продолжать жить. Этот жест сказал ей: «Я вижу тебя. Ты голодна. Ты человек». И это также значимо, как и подвиги Оскара Шиндлера и короля Дании. И также задевает за живое, как история татуировщика из Освенцима.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Рена Корнрайх Гелиссен , Хэзер Дьюи Макадэм

Биографии и Мемуары / Проза о войне / Документальное

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Сталин. Жизнь одного вождя
Сталин. Жизнь одного вождя

Споры о том, насколько велика единоличная роль Сталина в массовых репрессиях против собственного населения, развязанных в 30-е годы прошлого века и получивших название «Большой террор», не стихают уже многие десятилетия. Книга Олега Хлевнюка будет интересна тем, кто пытается найти ответ на этот и другие вопросы: был ли у страны, перепрыгнувшей от монархии к социализму, иной путь? Случайно ли абсолютная власть досталась одному человеку и можно ли было ее ограничить? Какова роль Сталина в поражениях и победах в Великой Отечественной войне? В отличие от авторов, которые пытаются обелить Сталина или ищут легкий путь к сердцу читателя, выбирая пикантные детали, Хлевнюк создает масштабный, подробный и достоверный портрет страны и ее лидера. Ученый с мировым именем, автор опирается только на проверенные источники и на деле доказывает, что факты увлекательнее и красноречивее любого вымысла.Олег Хлевнюк – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», главный специалист Государственного архива Российской Федерации.

Олег Витальевич Хлевнюк

Биографии и Мемуары