Русское масонство. Символы, принципы и ритуалы тайного общества в эпоху Екатерины II и Александра I

В розенкрейцерстве масонство, первоначально либерально-деистическое, становилось сектой крайних мистиков и потому обскурантов. К этому извращению масонства присоединились, как утверждают, и иезуитские интриги. Мы видели, что иезуиты уже при первом появлении масонства на континенте, сумели попасть в него и захватить часть его в свои руки; барон Гунд также стоит к ним в известных отношениях. Орден действительно мог казаться для иезуитов удобным средством для различных целей: он мог доставлять многочисленные связи, с помощью которых можно было обделывать разные нужные дела; он мог приносить им и более обширную пользу, потому что масонство, с развитием его теософско-мистического вздора, могло успешно служить для помрачения голов, к которому они всегда стремились. Интриги иезуитов в этом смысле в особенности усилились при запрещении ордена (1773 г.): запрещение уничтожило его официальные формы, но, конечно, не уничтожило людей и их коренных стремлений; множество экс-иезуитов, явных и тайных, сохранили влиятельные положения, особенно придворные, при которых им было очень удобно работать втихомолку для возвращения прошедшего и для поддержания принципа.

Отчасти в связи с иезуитскими проделками стоит и необычайное развитие шарлатанства. Весьма крупными шарлатанами были уже и сами основатели тамплиерства или розенкрейцерства; но были люди, еще более нагло промышлявшие мнимой масонской мудростью или мистическими чудесами. Таковы были, например, знаменитый в свое время дармштат-ский обер-гофпредигер Штарк, изобретатель тамплиерского «клериката», или мнимой духовной отрасли этого масонского рыцарства; или пастор Роза, проповедовавший каббалистическую философию в Йенской ложе, которая приобрела этим большую славу. Таков был и известный в летописях масонства Джонсон (собственно, Беккер, или Лейкс), который выдавал себя за посланного от высших орденских властей Шотландии в Германию для преобразования масонства.

Ему удалось собрать с этой целью братьев «строгого наблюдения» на масонский конгресс в 1764 г. Здесь выбран был гроссмейстером герцог Фердинанд Брауншвейгский. Джонсон утверждал, что его преследует но пятам Фридрих Великий; поэтому на конгрессе он расставил братьев на стражу в полном тамплиерском вооружении, и, покамест эти патрули разъезжали, а остальные братья занялись пустыми церемониями, Джонсон сделался невидим – вместе с кассой ордена.

Против этого чуда были, однако, приняты меры: Джонсон был изловлен и посажен в Вартбург, потому, вероятно, что обманывал уж слишком крупных людей. Наконец, под фирмой масонства стали совершаться шарлатанства неслыханных дотоле размеров; орден становился гнездом самого наглого обмана и пошлого невежества. В нем пропадали последние искры его первоначального характера, и он все больше становился на дорогу мистического фанатизма, злобной вражды к просвещению и эксплуатации невежества и дурных страстей. В то же время, когда патер Гаснер, стоявший в ближайшем отношении к иезуитам, совершал свои чудесные исцеления, доходившие до настоящего скандала, но, впрочем, приводившие в восторг Лафатера[11], – в среде самого ордена происходили не менее дикие вещи: одни были духовидцы, по Сведенборгу; другие обращали на мистические цели животный магнетизм, провозглашенный тогда Месмером; содержатель кофейной в Лейпциге, Шрёпфер, занимался вызыванием духов; розенкрейцеры занимались алхимией и магией; наконец, стоит назвать имена Сен-Жермена, Казановы, Калиостро, чтобы показать размеры мистификации, обходившей всю Европу и опять выбиравшей орден сценой своих подвигов. Калиостро выдумал даже, для большого удобства своих представлений, особый, «древнеегипетский орден», основателями которого он называл уже не меньше как Еноха и Илию, и находил простаков, которые шли к нему. Были, правда, и теперь люди, проникнутые искренней любовью к человечеству и старавшиеся возвратить ордену его прежний нравственный характер; но эти люди были пока бессильны против мистического помрачения. Мы увидим дальше, что это извращенное положение вещей отразилось своими влияниями и на тех людях немецкого общества, которые хотели бороться с иезуитами и обскурантами: иллюминатство, основанное с этой последней целью, заимствовало отсюда многие свои непривлекательные черты.

Чтобы закончить характеристику этого положения вещей – бросающего много света и на склад тогдашнего русского масонства, – мы приведем несколько суждений Шлоссера, который был близок к эпохе этого удивительного брожения умов и, по своей общей точке зрения, может быть признан вполне компетентным судьей. Начиная свой рассказ о разных тайных орденах в Германии во второй половине XVIII в., он говорит: