Русское народничество (ЛП)

Но эти чувства были «детским либерализмом», страстным желанием продолжить дело, которое, как он скоро понял, было мертво. Позже, хотя он и продолжал почитать движение декабристов как духовный импульс, как великую силу энтузиазма и легенды, он сознавал разрыв между славным прошлым и своей новой работой. На самом пике своей карьеры, чувство исторической справедливости и глубокое благоговение побудили его издать свои воспоминания об этих отцах революции, укрепить связь, после тридцатилетнего правления Николая I, с людьми 14-го декабря. Он больше почитал, чем желал связать себя с тем, что все еще оставалось важным и сегодня в декабристском движении. Декабристы должны были остаться для него отдаленным примером — примером, для создания которого он столько сделал.

Но можем ли мы принять на веру все то, что он рассказывает о своих отношениях с декабристами в своей автобиографии? Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы должны знать содержало ли движение декабристов истоки народничества. Сам Герцен вряд ли это признает. Но продолжая исследовать эти истоки, мы можем прийти к мысли, что они существуют.

Идея «жертвенности» играла такую большую роль в идеологии декабристов, что она должна была повлиять на народничество, в котором понятие «обязанности» перед народом и «жертвование собой во имя народа» так много обсуждалось. Тайные общества, которые стояли за восстанием 14 декабря, состояли в основном из дворян. Многие члены принадлежали к знаменитым фамилиям, которые владели большим количеством крепостных. И несмотря на это,  программа декабристов была направленна на освобождение крестьян. И хотя они и спорили о средствах, они все соглашались с конечной целью. Наверное поэтому, они казались людьми, готовыми пожертвовать собой из убеждений, за дело, которое не было их делом. Услышав о заговоре, граф Ростопчин поднялся со своего смертного ложа и воскликнул: «Во Франции сапожники взбунтовались, чтобы попасть в князья, а у нас князья взбунтовались, чтоб попасть в сапожники». (К. Душенко «Большой словарь цитат и крылатых выражений»)  Ростопчин был великим представителем старого порядка. Как губернатор Москвы, говорят, что он приказал поджечь Москву, чтобы помешать Наполеону, которого он прежде всего считал генералом Французской революции. Граф понял, интуицией исходящей от ненависти, один из важнейших аспектов революционеров-декабристов — попытку возложить на себя (даже до того как наложить на других) фундаментальные социальные реформы. Хотя и был прецедент ночью 4 августа 1789 года. Но тогда ситуация была другой. В России не было «великого страха». Дворянам не нужно было приносить в жертву то, что позже в любом случае рисковали потерять. Кроме того, даже для Французской революции этот жест остается ярким примером щедрости. Попытка русских бунтовщиков следовать своим убеждениям против своих собственных интересов должна была казаться еще более впечатляющей.

Позже историки, в частности Покровский, пытались доказать, что дворянство выгадало бы, если бы был положен конец крепостному праву. Они утверждают, что экономические условия того времени — увеличение внутренних рынков сельскохозяйственной продукции и рост международной торговли — на самом деле указывали на это. Но хотя это действительно проливает свет на один из аспектов политики 1825 года, мы не будем здесь это обсуждать. Однако это не влияет на идею жертвенности во имя народа, которую мы хотели бы подчеркнуть и которую декабристы приняли более чем любые современные им или похожие движения в Европе. Желание установить мост между просвещенной элитой и крестьянством при помощи самопожертвования оказалось многообещающим для будущего. Эта связь задумана была произойти за пределами власти абсолютистского государства и на самом деле была направлена против него.

Тоже самое можно сказать и об отношении между политическими и экономическими проблемами в движении декабристов. Этот заговор, который включал в себя конституционные и военные элементы, который во многом был похож на испанские, неаполитанские и пьемонтские движения того времени, столкнулся с исключительными социальными проблемами. Судьба миллионов зависела от того, каким способом и на каких условиях будут освобождены крестьяне. Обсуждения в тайных обществах естественным образом касались конституционных форм и социальной структуры государства, обсуждались проблемы либерализма и конституционализма, которые выдвинулись на первый план во времена Французской реставрации. Но эти дискуссии всегда заканчивались поднятием вопроса о еще более глубоких изменениях; и это превращало либеральное движение во что-то похожие на социальную революцию.