Русское общество в Париже

За три или четыре дня до моего отъезда из Парижа я видел его совершенно счастливым и веселым. Он, увидав меня, издали закивал мне головою и закричал: «Идет, батюшка! идет!»

— Что, — говорю, — такое, ваше превосходительство, идет?

— Вспыхивает у нас, в России-то, вспыхивает.

— Что же именно вспыхивает?

Генерал, вместо ответа, запустил руку в боковой карман своего сюртука, вынул оттуда чистый конвертик, из конвертика — фотографическую карточку и, поднося ее к моим глазам тыловою стороною, спросил: «Кто это?»

Я прочел: Pougatscef. Надпись сделана карандашом.

— Это в России, батюшка, печатается, в России!

— Но позвольте, — говорю, — зачем же это написано по-французски?

— А это копия; да, это здешняя копия с петербургского оригинала.

Я взял карточку в руки и перевернул ее к себе изображением и обезмолвел: передо мною был портрет Павла Ивановича Якушкина! простой портрет Якушкина, сидящего раскорякою на каком-то барьере.

— Это, — я говорю, — совсем и не Пугачев.

— Как не Пугачев! А кто же это, по-вашему, если не Пугачев?

— Это Якушкин…

— Что-с?

— Это Якушкин: это самый безвредный человек на свете, это божья коровка, отпустившая свои обиды даже полицеймейстеру Гемпелю. Короче, это Павел Иванович Якушкин.

Генерал сделал мне самый комический поклон и залился веселейшим хохотом.

— Как же это так: для всех это Пугачев, а для нас с вами будет Якушкин?

— Я говорю вам, что это Якушкин, которого я видел и знаю, а не Пугачев.

— Да вам не угодно ли отправиться в картинную лавочку — вот тут за Пале-Роялем, — извольте спросить Пугачева, вам и подадут такую точно карточку.

— А я, — говорю, — все-таки буду вам утверждать, что это не Пугачев, а Якушкин.

— И вы можете меня в этом удостоверить?

— Разумеется, могу: спросите кого вам придется из русских, которые не так давно из России, и вам каждый скажет то же, что я, что это Якушкин.

— Да разве Пугачев не мог быть похож на Якушкина?

— Нет, — говорю, — известно, что они друга на друга не похожи.

— Ну, несколько.

— Нисколько, — говорю.

— Может же быть, этакое приблизительное… фамильное… тпфу! что это я черт знает что сказал: фамильное!

— Именно, — говорю, — сплюньте. Никакого, говорю вам, нет сходства, и это у вас просто Павел Якушкин.

— Ну отлично-с; ну хорошо-с, — заговорил генерал, опуская в карман свою карточку. — Останемся всяк при своем, для меня это будет Пугачев, а для вас пусть будет Якушкин.

Это становилось скучно, и я перестал разуверять генерала, что его надули, продав ему попавшую каким-то образом в Париж фотографию Якушкина за фотографию Пугачева.

РУССКИЕ БАРЫНИ

«Тут я имел случай видеть, как с самого дня рождения прививают безумие».

S. Croupoff M. et Ch. Dr.

В России очень многие пресерьезно уверены, что все наши барыни ездят за границу с специальною целью кутить, и кутить непременно известным, самым скоромным манером, то есть преобращаться за границею из строгих Диан в самых отчаянных Семирамид, Тамар и Мессалин. Только дамы, отъезжающие за границу с очевидными признаками более или менее тяжких недугов, до некоторой степени освобождаются от этих подозрений, а цели, влекущие всех остальных, зауряд истолковываются весьма недвусмысленно. Отчего именно возникло такое мнение? Отчего русскому человеку всегда сдается, что у женщины, желающей распорядиться собою по усмотрению без удержа, недостанет средств сделать этого распоряжения на каждом данном месте, а должно сбегать для этого за границу? В наш просвещенный век и в нашей на этот счет просвещенной стране известная свобода женских стремлений везде может встретить известную и притом совершенно достаточную долю всяких удобств, и ездить за море, чтобы искать их, не стоит. Но, несмотря на все эти, кажется, столь ясные соображения и не стесняясь тем, что наши дамы за границею кутят известным образом ничуть не чаще и не сильнее, чем здесь, у себя дома, странное мнение о их заграничной, так сказать, «деятельности» не изменяется.

Причину такого взгляда нужно искать, во-первых, в том, что прежние русские путешественницы действительно, говорят, творили когда-то чудеса, во вкусе царицы Тамары, с прибавкою скандальностей своего века. Но предания об этих похождениях наших бабушек за границею уже довольно старые предания и живут еще разве только в воспоминаниях внучат прежних парижских парикмахеров, камердинеров и полотеров.