Русское солнце

Странно, конечно, все начальство — Ельцин, Руцкой, Хасбулатов и Гайдар — разъехалось кто куда, на «хозяйстве» в Кремле никого нет: Руцкой — здесь, дурью мается, Хасбулатов — в Южной Корее, Ельцин и Гайдар — в Вискулях, на охоте. Федоров, самый умный человек в окружении Руцкого, убежден, что «дедушка» специально выпроводил Хасбулатова и Руцкого из России. Что-то придумал, наверное. А может, запил. В сентябре, после путча, Ельцин уехал в Сочи, очень переживал, что Горбачев вернулся в мир, и пил без продыха почти три недели. Как организм выдерживает, а?

Кто-то из ребят, Васька, что ли, Титов, рассказывал, что Ельцин пожал ему руку так, что сломал пуговицу на рукаве рубашки, — вот силища, офигеть!

Стоп, стоп, стоп… — начинается!..

Алешка бросился к самолету.

Что же творилось на летном поле! Руцкой стоял в центре ковровой дорожки, по-богатырски сложив руки на груди.

В аэропорт примчались все журналисты из Европы и Америки: Би-би-си, Си-эн-эн, «Deuche Welle» — кого только нет!

Туркмен, правда, странный: Раббани тащит его за руку, а он упирается и идти вроде как не хочет, лижет Раббани руки, усыпанные перстнями, и что-то лопочет по-своему.

— Хабибула, сын Барбакуля, — отрекомендовал его Раббани, — забирайте, ваше превосходительство!

Самолет заводит моторы. Гаджиев, переводчик Руцкого, пытается что-то ему сказать, но Руцкой отмахивается от него, как от мухи: он влюбленно глядит на туркмена, который, как выяснилось, совершенно не понимает по-русски.

— Слушай, чё этот малый орет? — Алешка подошел к Гаджиеву.

— Да странно как-то… Он говорит, что через неделю обратно вернется…

Увидев телекамеры, туркмен закрыл руками лицо.

— Берите, ваше превосходительство, — улыбается Раббани. Руцкой величественно подошел к Хабибуле и развернул его перед телекамерами:

— Не плачь, Хабибула, не плачь! Я, как и ты, солдат, изведал ужас афганского плена. Сейчас все позади, Хабибула: ты едешь в Советский Союз, тебя ждут не дождутся твои мама и папа, я их хорошо знаю, особенно маманьку, она рыдала у меня в кабинете, и Родина, сынок, встретит тебя как героя, потому что ты — настоящий солдат…

Хабибула смотрит на Руцкого с ненавистью.

— Пройдут годы, ты, возможно, напишешь большую книгу об афганском плене, — горячился Руцкой, — которая, Хабибула, обойдет весь мир, потому что там, в Америке, они не знают, вообще ничего не знают о том, как мы сражались с тобой в горах Гиндукуша, брали штурмом Хост, подрывались на зеленках и как, Хабибула, мы с тобой, как и тысячи советских солдат, выполнявших свой долг, налаживали здесь мир и счастье. Ты вырвался из застенков, Хабибула, ты победил смерть. А Советский Союз воспрял духом, сынок, и победил тоталитаризм, поэтому Родине, Хабибула, сегодня, как никогда, дорог каждый человек, каждый русский, каждый туркмен… все дороги, поэтому я, вице-президент России, лично приехал за тобой сюда, в Пакистан. От имени советского руководства я благодарю господина Раббани за его гуманитарную акцию, передаю всем лидерам оппозиции большой привет и благодарность от Президента Туркменистана г… господина… — Руцкой запнулся, вспоминая фамилию, — господина Ниязова и Президента России Бориса Николаевича Ельцина!..

Расстались по-братски. Руцкой обнял Раббани и пригласил его посетить с визитом Советский Союз.

А Хабибула — и впрямь странный: вошел в самолет — и вдруг загорланил песню, видно туркменскую.

Алешка и Гаджиев переглянулись.

— На радостях, наверное, — пояснил Федоров. — Странно все-таки: если он по-русски — ни бум-бум, как он воевал в Афганистане? Он что, команды по-туркменски получал, что ли?

Белкин торжественно вручил Хабибуле две тысячи долларов — на новую жизнь. Увидев доллары, Хабибула молниеносно спрятал их за пазухой и теперь все время озирался по сторонам: не отнимут ли?

Стюард принес Хабибуле котлету по-киевски. Услышав, как Хабибула чавкает, Алешка попросил:

— И мне… пожалуйста.

Набрали высоту. Федоров открыл бутылку коньяка:

— Ну что, за успех?

Умяв котлету, Хабибула успокоился. Теперь он тупо глядел в окно: Алешке показалось, что самолет для него — в диковину.

В салон неожиданно заглянул Руцкой.

— Ты чтой-то в одну харю жрешь?

— Извините, Александр Владимирович… — покраснел Алешка.

— Кушай, кушай, я шучу…

Руцкой и Федоров ушли в президентский салон.

«Вся Россия — казарма», — говорил Чехов…

Алешка достал диктофон, и они с Гаджиевым устроились рядом с Хабибулой.

— Скажи, дорогой, ты когда в плен попал?

Хабибула удивленно посмотрел на Алешку:

— Какой плен?

— Ну, к Раббани — в застенки? К Раббани. К господину Раббани.

— А!.. В восемьдесят девятом.

— Когда?

— Ну, год назад.

Алешка переглянулся с Гаджиевым.

— Хабибула, в восемьдесят девятом война кончилась.

— Ага, кончилась.

Хабибула отвернулся к окну.

— Какое у тебя было звание? — спросил Гаджиев.

— Хурзабет.

— Какое, Хабибула?

— Хурзабет… — не понимаешь?

Белкин подошел ближе.

— Хабибула… не волнуйся… не волнуйся, пожалуйста, — попросил Алешка. — Ты в каких войсках служил?

— Как в каких? — Хабибула вытаращил глаза. — В наших!

— Ну а поконкретней?.. Пехота, авиация…