Русское солнце

Нет, Кравчука надо строго предупредить: такие штуки не пройдут и последнее слово всегда будет за Россией!

Ельцин встал с кровати и зажег свет. Так и есть, четыре утра. С дачи унесли все, даже одеколон. Странно все-таки: он с вечера, даже с обеда, кажется, ничего не пил, а мутит так, как перед началом; живот вспух, горит, хоть бы каплю туда, чтоб огонь усмирить… а-ат… дьявол!

Кричать бесполезно, не дадут. Укол всадят, глюкозу, так от неё ещё хуже, от глюкозы-то, тошнота…

Нет, с флотом так: надо показать, кто в доме хозяин! Ехать надо. Укрепить моряков. Награды раздать, чтоб дух укрепить. А Украину предупредим: станут озоровать — мы иначе заговорим, Россия не позволит… понимашь…

Хоть бы каплю, одну только… — вырваться надо… А что сидеть? Чего ждать? Вырваться надо! Прямо сейчас! У Президента — дела, Президента кто остановит?!

— Александр Васильевич! Коржаков! Ко мне!

К крикам Ельцина на даче привыкли абсолютно все.

Если вырываться, значит, с умом… с пользой…

— Коржаков!

Начальник охраны был злобен и хмур:

— Слушаю, Борис Николаевич.

— Вы… вот что… — смутился Ельцин, увидев сонного и взъерошенного Коржакова. — Слушайте меня внимательно. Мы сейчас поедем на флот.

— Какой флот? — не понял Коржаков.

— Черноморский. Государственное дело. Откладывать не будем… — главное, ш-шоб, понимаешь, никто не знал.

— Как никто, — Коржаков, кажется, окончательно проснулся, — утром Кравчуку доложат: ночью явился Президент соседнего государства! Сейчас он осматривает вашу страну…

Ельцин задумался.

— Н-ничего, понимашь… — пусть знает!

— Так нельзя, Борис Николаевич.

— Президент лучше знает, шта-а можно… и нельзя!

— Да и на чем лететь-то? — невозмутимо продолжал Коржаков. — Самолет никто не готовил.

— Так отдайте команду…

— Команду отдам. Но это часов — шесть-семь, не меньше. Его готовят за сутки.

Да, проблема. Не поездом же ехать…

— На военном полетим, — нашелся Ельцин. — На дежурном.

— Какой… военный?..

— У Шапошникова. Есть же у него самолеты!

— Этот самолет без связи…

— Ш-шта? — Ельцин подскочил к Коржакову. — Шта-а?..

— На таком — нельзя, — тихо повторил Коржаков. — С ядерным чемоданчиком — нельзя.

— Да я вас!.. — Ельцин схватил Коржакова за галстук и рванул галстук так, что он лопнул у него в руках.

— Борис Николаевич…

— Уничтожу! — заорал Ельцин.

— Борис… Борис Николаевич…

Он повернулся и вышел.

Пока президентский кортеж ехал на военный аэропорт Чкаловский, Коржаков связался с Шапошниковым. Министр обороны опередил Президента России и встретил его на летном поле. Коржаков решил: если Ельцин будет настаивать (а он будет!), придется его обмануть: не в Севастополь лететь, коридор так быстро никто не даст, а в Новороссийск, все-таки это Россия. В Новороссийске уже несколько лет безнадежно чинится крейсер «Москва». Шапошников отдал приказ: собрать в Новороссийске любых моряков (главное, чтоб были в форме) и выстроить их на палубе крейсера для торжественной встречи Президента Российской Федерации.

В Чкаловском, где Ельцин долго стоял на холодном ветру (Коржаков догадался налить ему стакан, правда вина), он, славу богу, лететь передумал и отправился на дачу — спать.

Коржаков злобно грыз ногти.

— Как же он страной-то будет руководить, Саша? — тихо спросил Шапошников.

— А вот так и будет, — сплюнул Коржаков.

37

Передача власти произошла спокойно. Первый и последний Президент СССР показал Ельцину документы из «особой папки», в том числе — секретные протоколы Молотова — Риббентропа о разделе Европы и материалы о расстрелах в Катыни, потом передал ядерный чемоданчик и пригласил Ельцина на обед.

Ельцин подтвердил, что он исполнит все просьбы Горбачева: дача в пожизненное пользование, машина «сааб» с мигалкой, охрана, врачи. Правда, количество «прикрепленных» охранников, врачей и поваров Ельцин сократил в десять раз: Горбачев просил выделить двести человек, Ельцин согласился на двадцать.

Было решено, что первый и последний Президент СССР получит в Москве, на Ленинградском шоссе здание для Горбачев-фонда, который он возглавит, и что через неделю, в январе, правительственный авиаотряд выделит Горбачеву специальный борт для поездки в Ставрополь, к матери. Горбачев очень просил, чтобы его кабинет в Кремле остался бы пока за ним. Он хотел спокойно разобраться с бумагами и вывезти на дачу подарки, фотографии, личные вещи.

Договорились, что сразу после обеда Горбачев вызовет телевизионщиков и запишет обращение к нации.

Обедали втроем: кроме Президента России, Горбачев пригласил Александра Яковлева. Ему очень хотелось, чтобы рядом с ним был кто-то из своих.

Заявление об отставке снимал первый канал. Ельцин хотел, чтобы это сделала команда Попцова, он не любил Егора Яковлева. Но Горбачев настоял на своем.

Текст указа Президента СССР об отставке Президента СССР лежал перед ним — на столе. Пока телевизионщики ставили зонтик, рассеивающий свет, Егор Яковлев подошел к Горбачеву:

— Михаил Сергеевич, сделаем, наверное, так: вы скажете все, что хотите сказать, и тут же, в кадре, на глазах всей страны… телезрителей, так сказать, подпишете указ о своей отставке.