Сегодняшний Афон это, пожалуй, единственный живой кусочек Великой Византии. Необыкновенно радует, что здесь отсутствуют телевидение, радио, реклама и другие выражения вульгарности и примитивности современной массовой культуры. Даже время здесь исчисляется по-византийски. Полночь наступает, когда садится солнце и монахи отходят ко сну. Утро начинается с восхода солнца. На всем полуострове местное византийское время, отличающееся от европейского. За 10–20 минут до утренней литургии звенит колокольчик или бьет гонг. Спускаюсь в храм. В нем царит полумрак. Пространство освещают только свечи и лампады. Перед службой прикладываемся к иконам и святыням монастыря. Прежде всего к чудотворным иконам «Экономисса» и «Кукузелева». Служба длится 4–5 часов. Выстоять ее полностью с непривычки тяжело, хотя вдоль стен расставлены специальные стулья, чтобы немного отдохнуть.
После службы трапеза. Едят монахи два раза в день. Меню преимущественно овощное: салат, свежевыпеченный хлеб, вареная или запеченная со специями рыба, прекрасные крупные маслины. Мне особенно понравилось блюдо из осьминогов, которых варили в огромных котлах прямо на костре. Но перед тем, как сварить, осьминога долго бьют об камень, чтобы вышли «чернила». На столе стоит, кроме специй, легкое сухое вино (по воскресеньям и праздникам) и оливковое масло.
Я наблюдал, как ели монахи: опустив глаза, слушая чтеца, который с особого места читает жития святых. Большинство свою порцию полностью не съедали, а отделяли от нее часть. Некоторые ограничивались салатом и куском хлеба, запив его простой водой из кувшина. Чая на Афоне не пьют.
В Великой Лавре меня подвели под благословение старца. Я был в числе последних, которые удостоились этого благодатного дара. Через день он умер. На его похороны съехались монахи со всего Афона, были ученики старца из самой Греции, представители греческого правительства. Старца положили на кладбище возле монастыря. На поминальной трапезе в этот день по обычаю подавали большие куски вареного осьминога.
На Афоне существует древний обычай через три года после кончины монаха выкапывать его останки и подвергать освидетельствованию. Если кости белые, чистые, значит, монах был угоден Богу. Если желтые, значит, он был настоящим подвижником. Если тело почившего оставалось нетленным, а кожа светлой, а от мощей шло благоухание, значит, это святой. Кости монахов складывали в специальное помещение – костницу, а их черепа расставляли на деревянных, как бы библиотечных, полках, имя усопшего писали тушью на лобной кости черепа.
Но не всегда, рассказывали мне монахи, кости и черепа усопших выглядели как угодные Богу. Некоторые были черны и издавали зловоние. Это означало, что монах умер, не покаявшись в тяжелых грехах. Такие кости зарывали еще на три года, а по всем монастырям, скитам и кельям Афона рассылали записки с просьбой о сугубых молитвах за грешника. По прошествии трех лет кости снова выкапывали. После молитв афонской братии они чаще всего были белые, и череп монаха ставили на полочку.
За двенадцать дней жизни в Афонских монастырях я узнал много важного. На второй день моего пребывания в Великой Лавре меня благословили подняться на гору, где нес свое служение великий подвижник Православия, святой Григорий Палама. Его келья, конечно, перестроенная, находится на высокой горе недалеко от входа в Лавру. Она состоит из храма и соединенного с ним перехода двух помещений. Здесь на высокой горе Григорий Палама жил в XIV веке, его учение об исихазме, «умное делание», оказало большое влияние на формирование идеологии Святой Руси. Афон сыграл значительную роль в жизни русского монашества. Отсюда пришел устав афонских общежительных монастырей, характерный отречением от личной собственности и личного произволения: здесь все был общее – и труд, и трапеза и даже одежда. Все афонские монахи состоят при деле: кто работает на огороде или винограднике, кто на кухне или в пекарне, кто убирает или стирает, но все постоянно твердят Иисусову молитву.