Русское стаккато - британской матери

Сон разом покинул его. Колька вскочил на ноги и побежал за военным.

Ветер поутих, но совсем немного. По-прежнему выл, заглушая вертолетные моторы. В кабине было так холодно, что на стенках проросла изморозь.

— Немного потрясет, батюшка! — предупредил пилот.

Трясло так, что казалось, сам черт душу вытрясти возжелал. Из иллюминаторов не видать ничего — снег залепил стекло. А в животе у Кольки, несмотря на погодные условия, так сладко было, как не случалось уже давно.

В кабине появился майор.

— Валаам, батюшка! — прокричал он. — Сядем на минуту, провизию выгрузим, а потом на Коловец!

— Хорошо, хорошо! — кивал головой Колька.

А потом они чуть не разбились. Вертолет попал в струю урагана и рванулся с небес.

Колька не испугался, только крестился быстро, вспоминая молитвы. Почти над самой озерной поверхностью машина неожиданно выправилась, дернулась еще несколько раз, а потом вновь набрала высоту… Через час они сели на Коловце.

— До свидания, батюшка! — прокричал майор, но Колька не ответил, а быстро шел, опустив голову.

Он спешил к скиту и слышал за собой:

— Вернулся… Схимник наш вернулся!

А он шел все быстрее, пока его не нагнал отец Михаил.

— Вернулись?..

Колька вытащил паспорт и протянул настоятелю.

— Сожгите! И прошу вас, не пускайте ко мне никого. Год не пускайте! Грешен я…

Отец Михаил счастлив был возвращению схимника, а потому со всем радостно соглашался.

— Сожгу паспорт! И никто к вам, отец Филагрий, не придет! Я вам за это ручаюсь!..

После этих слов настоятель отстал, а Колька почти побежал к скиту, а когда добрался и вдохнул сосновый дух, бросился грудью на пол, раскинув руки, и закрыл глаза…

Он лежал так недвижимым пять дней. Он почти умирал от холода и жажды. Его человеческое сознание превратилось в ледышку, лишь обмороженная душа дергалась за грудиной.

А к ночи его спросили:

— Каешься?

И этот вопрос освободил от заморозков его сознание, он открыл глаза и ледяными губами прошептал:

— Каюсь! — Потом встал на карачки и повторил: — Каюсь!..

А еще потом он поднялся на ноги, душа расправилась, и закричал Колька Писарев во все горло:

— Ка-юсь!!! Ка-юсь!!! Ка-ю-юсь!..

Человеческий голос пролетел над тяжелой ладожской водой, добрался до храмовой колокольни и сдвинул язык главного колокола. Колокол пропел низко и печально. Ветер, подумали в монастыре…

* * *

Попугай Лаура неожиданно покинула свое место и принялась летать по всей гостинице, роняя на постояльцев голубое перо и фекалии.

Роджер просидел возле Миши почти неделю. Он говорил девушке, что полюбил ее с первого взгляда, что с ним подобного не случалось никогда и вообще он в любовь не верил. А она зажгла все его существо, и боится он сгореть от безответного чувства!

Заполучив Мишу и объясняясь ей в любви, он забывал кормить девушку. Ее тело все более истончалось, а глаза становились блескучей, словно вся жизнь из тела перелилась в зрачки.

— Я вас люблю! — неустанно повторял Костаки. — Я богат и талантлив!

А она отвечала, что не предназначена для любви, что Бог отобрал у нее такую возможность.

— Мне нельзя заниматься любовью! — слабым голосом сообщила она. — Никогда…

А Роджер обрадовался ее словам и принялся объяснять ей свою теорию, что он принадлежит к будущему цивилизации, в которой одни будут размножаться, а другие заниматься творчеством и наукой.

— Мне не нужен секс! — восторженно заявил Роджер. — Я не нуждаюсь в нем! Попросту я не хочу!

— А мне нужен секс, — прошептала Миша. — И я нуждаюсь в нем и очень хочу, но не могу!

— Все равно мы с вами пара! — не терял надежды Роджер.

— Я вас не люблю, — произнесла она совсем утомленно.

— Это не страшно!

— Я люблю его…

— Кого?

Она промолчала.

— Русского?

Миша моргнула, так как сил отвечать не было. Роджер истерично рассмеялся.

— Он же монах! Ему нельзя никого любить, кроме Господа! И вообще, как можно любить бесполое существо?

— Люблю…

Роджер познал, что такое ревность. Это такое чувство, будто бы в твоем желудке море адреналина и очень себя жалко. Костаки не привык себя жалеть, а потому два последующих дня просто просидел в комнате Миши, стараясь не смотреть на нее. Когда же случайно взгляд его все же падал на лицо девушки с закрытыми глазами, сердце Роджера вздрагивало.

Ночью он проснулся в кресле от того, что ему показалось, будто Миша вновь произнесла:

— Я вас не люблю!

Кровь прилила к лицу музыканта, он поднялся с кресла, откинул полу пиджака и ловким движением вытащил из чехла палочку по имени Фаллос. Подошел к Мише, вдохнул всей грудью и опустил палочку на ее плечо. Комнату наполнил звук хрусталя, вслед за этим Костаки еще раз ударил по несбывшейся своей любви, потом еще и еще бил, пока комнату не наполнил звон разбивающегося стекла…

«Как бы не поранить ноги», — подумал Роджер, запихивая ботинком под кушетку сияющие осколки.

Уходя из комнаты, он не заметил, как в нее влетела попугай Лаура, которая по глупости поклевала мелкое стекло и с криком «Хайль Гитлер» издохла.