Русское стаккато - британской матери

— Бить — бейте, — согласился футболист. — Привык!.. А не с той стороны подойдете — загрызу!

— Так у тебя же зубов нету, — заржал узкоглазый.

В бараке загоготали, даже Колька заулыбался ртом, в котором осталось меньше половины зубов.

— Ладно, чемпион, — вдруг стал серьезным узкоглазый авторитет. — Пускай твою судьбу Гормон решает!..

После ухода узкоглазого старожилы барака ему объяснили, что навещал футболиста лагерный авторитет по кличке Дерсу, поживший в камере смертников за двойное убийство два года, но ему помилование вышло. А Гормон — смотрящий зоны, хоть и совсем молодой, но коронованный вор. Зону крепко держит, лют и жесток.

Единственное, что делал Колька исправно — это отсылал на станцию Курагыз свои письма. И столько в них было намешано… А ответа все не было…

Его оставили на время в покое, и он опять потихонечку шил рукавицы, но все равно жизнь была не в жизнь, хоть и почки поправились, и синяки с лица сошли. Ждал Колька встречи с этим Гормоном и понимал, что нарочно оттягивают ее, чтобы пострашнее стало.

Прошло аж три месяца, прежде чем его позвали. За это время Колька совсем сошел с лица и стал похож на доходягу, которому осталось жизни на одну батарейку «крона».

Жратва была не в радость, и даже самый крепкий чифирь не способен был избавить от страха.

Позвал все тот же узкоглазый Дерсу.

— Я — не казах! — почему-то сказал. — Я — монгол!

— Я — не татарин! — ответил Колька. — Я русский!

— Ты это чего? — не понял монгол.

— Ничего.

— Пошли.

И они двинулись через всю зону. Дело было под ночь, злобно гавкали служебные овчарки, и лучи прожектора то и дело пересекались на идущих. Колька шарахался в сторону, но с двух сторон его сдавливали два костлявых молчаливых мужика.

— Не рыпайся! — цыкнул Дерсу.

— Так застрелят же!

— Я им застрелю!..

За все время пути их никто не окликнул, и это было странным, как будто не зеки шли через всю зону, а лагерное начальство.

Наконец пришли.

Этот барак был самым небольшим из всех виденных Колькой строений на зоне. Сначала он принял его за административное помещение, но когда вошли, тусклый свет лампочки и привычная барачная вонь убедили его, что проживают в этом помещении такие же зеки, как он. Но вот такие же ли? Вопрос… Колька услышал музыку. Она доносилась чуть слышно из транзисторного приемника «Spidola», стоящего на тумбочке с кружевной салфеткой. Пускал пар электрический чайник, и пахло жареной колбасой, отчего слюна выделилась. Все нары были завешаны кусками материи, так что получалось подобие отдельных комнатушек.

«Вот это живут», — успел подумать Колька и получил удар под лопатку. Впрочем, не сильно его стукнули.

— Зачем? — посмотрел на Дерсу Колька.

— Просто. Больно, что ли?

— Нет.

— А ты колбасу нашу не нюхай! Не твоя!

— Не дышать, что ли?

— Борзый?

— Нет.

— Тогда глохни!

Он замолчал и стал ждать, исподволь разглядывая мужиков, которые сопровождали его до жилища смотрящего. Оба жилистые, с бесцветными пустыми глазами. Все пальцы в кольцах наколок, ручищи, как лопаты.

«Душегубцы», — решил Колька, да и про себя подумал, что и сам душегубец, хоть и по самообороне.

Дерсу заглянул за одну из занавесей и что-то тихонько спросил. Услышал только ему предназначенное: «Начинайте пока без меня», кивнул и, задернув занавеску, блеснул глазами.

Монгол сел на стул с мягким сиденьем, достал из тумбочки пачку чая грузинского и высыпал половину в алюминиевую кружку. Залил кипятком и накрыл кружку сверху миской.

— Значит, короля пидоров в поезде мочканул? — неожиданно спросил.

— Никого не трогал, — пошел в отказ Колька.

— Дяде Моте хрен оторвал?

Колька молчал.

— Язык проглотил? — поинтересовался Дерсу, приподнимая миску и заглядывая в кружку.

— А вы чего, — вдруг задал вопрос Колька, — за пидоров впрягаетесь?

Спросил и подумал, что жизни ему осталось на один взмах ножа.

— Мы за пидоров не впрягаемся! — раздался тоненький голос из-за занавески.

Она отдернулась, и Колька онемел от увиденной картины.

На нарах сидел, откинувшись на подушки с кружевными наволочками, мальчишка лет десяти с большими печальными лилипутскими глазами. Все его бледное лицо поросло белым пухом, а лоб бороздили глубокие морщины. Мальчишка был наголо выбрит, и казалось, что какая-то тяжелая болезнь гложет ребенка…

— Так вот, Гормон! — Дерсу взял кружку готового чифиря и поставил ее перед странным мальчишкой. — Так вот, Гормон, футболяка наш знаменитый! Дядю Мотю замочил да футбол страны Советов под откос пустил!

Ребенок с печальными глазами хлебнул чифиря и тихонько спросил:

— Это правда?

— Малец, — прошептал одними губами Колька.

Белесые ресницы мальчишки вздрогнули, он оторвался от чашки и посмотрел вокруг.

Почудилось, подумал и вновь хлебнул черного, как ночь, напитка.

— Малец! — чуть громче прошептал Колька.

От этого призыва Гормон закашлялся и недоуменно поглядел на присутствующих. Оторвал спину от подушек и задышал тяжело.

— Что? — не понял Дерсу. — Какой Малец?..

Колька пожевал ртом, наполняясь слюной, затем харкнул с таким усердием, что слюна пролетела через весь барак и прилипла к оконному стеклу.