Русское время в Лондоне

Я вспоминаю наши бесчисленные посиделки в кофейнях, кафешках и на домашних барбекю. Мы никогда не подвергали сомнению необходимость обзаводиться детьми, вопрос был всегда один и тот же: «когда?» Мы уже переступили возрастные предпочтения, принятые на родине, мы были свободны от давления общества, давление родителей уменьшилось ввиду расстояния, нас никто не называл старородящими, и даже английские терапевты утверждали, что у нас ещё есть время. Но хуже всего – наши английские мужья совершенно разделяли наше подспудное желание «не торопиться». Славно поработав на свою иммиграционную историю, обретя некую финансовую и семейную стабильность, мы открыли для себя мир путешествий, пятничных дринков и субботних шопингов, уютных домашних вечеров у камина и вечеринок с подругами. Наша жизнь внезапно стала такой лёгкой и приятной, что совершенно не хотелось её портить бессонными ночами и домашним арестом. Мы снова и снова задавали себе вопрос «когда?», аккуратно отодвигая вопрос «зачем?».

Женщина, которая не обзавелась детьми до тридцати пяти лет, вряд ли одержима желанием рожать. Её намерение стать матерью зачастую складывается из привычных формулировок «возраст поджимает», «так полагается», «все подруги уже родили», «мама безбожно манипулирует чувством вины», ну и, в конце концов, «что за семья без ребёнка?». И если эти аргументы становятся достаточно весомыми или многочисленными, она принимает решение рожать. «Но ведь ты никогда в жизни не пожалеешь, что родила ребёнка!» – восклицала мама. «Да, но я могу пожалеть, что я родила его на пять лет раньше, чем могла бы», – отвечала я, уже совсем по-английски. Я понимаю, почему мои одноклассницы родили детей в двадцать с небольшим лет. Советская модель до сих пор сильна в российской провинции – окончить институт, найти работу, выйти замуж, родить двоих детей. В двадцать восемь лет все основные вехи жизненного пути пройдены и ждать от жизни больше нечего. Дети моих одноклассников уже давно ходят в школу, а дочери моей школьной подруги уже шестнадцать лет, иногда мне даже страшно от этой мысли. Когда я посетила юбилейный вечер встречи выпускников (в том году исполнилось десять лет со дня окончания школы), мои соученицы, в большинстве своём, говорили, что дети – это смысл их жизни, потому что другого смысла в ней не было. У меня был Лондон, путешествия, публикации, курсы, тренинги, неограниченное поле возможностей, и становиться мамой я не торопилась.

Есть ещё одна демографическая особенность у России. Мои подруги и родственники на родине просто разводят руками, когда я говорю о «планировании семьи». Они не понимают, как это можно «планировать» детей. Никто их никогда не планирует, они сами появляются, как правило, в самый неподходящий момент. Европейские женщины уже давно и прочно взяли ситуацию под контроль, с этой позиции уже кажется странным рождение ребёнка в неподходящий момент. Случайная беременность рассматривается чуть ли не как верх легкомыслия, не подобающего разумной женщине. Впрочем, и мои российские собеседницы соглашаются, что если бы ребёнок не постучался внезапно, неизвестно, когда бы они решили, что пришло то самое «правильное время».

Родители и бабушки любят порассуждать об этом самом «правильном времени». Мол, мы сейчас ссылаемся на плохие жилищные условия, слабую материальную базу и отсутствие подходящего мужчины, а ведь вряд ли можно назвать подходящим военное и послевоенное время, но ничего – рожали. В тесноте да не в обиде, с миру по нитке, каждая соседка – нянька и наставница, общими усилиями растили и вырастили. Наши резоны кажутся им несущественными. А ведь суть, если вдуматься, в том, что они не могли планировать. А если бы могли, вряд ли бы рожали детей в голодные времена. Если сказать таким людям про личную жизнь, свободу и перспективы, они вообще не поймут. Какая такая личная жизнь? Когда она у них была?