Руссо и Революция

Весть об этой унизительной капитуляции могла дойти до Фридриха примерно в то же время, что и известие о высадке шведской армии в Померании, а также о том, что русская армия численностью 100 000 человек под командованием маршала Степана Апраксина вторглась в Восточную Пруссию и разгромила 30 000 пруссаков при Гросс-Егерсдорфе (30 июля). Эти неудачи, дополненные его собственным поражением в Богемии, практически уничтожили надежды Фридриха на победу над столь многочисленными и столь укрепленными материальными и людскими резервами врагами. Отказавшись как от морали, так и от теологии христианства, он вернулся к этике стоиков и задумался о самоубийстве. До конца войны он носил при себе флягу с ядом; он решил, что враги не смогут взять его иначе как в виде трупа. 24 августа он отправил Вильгельмине полуистерическую паремию смерти:

А теперь, поборники священной лжи, продолжайте водить трусов за нос;…для меня чары жизни кончились, очарование исчезло. Я вижу, что все люди — лишь забава Судьбы, и что если и существует некое мрачное и неумолимое Существо, позволяющее презренному стаду существ продолжать размножаться здесь, то оно ценит их как ничто; оно смотрит на коронованного Фалариса и закованного Сократа, на наши добродетели и наши проступки, на ужасы войны и жестокие чумы, опустошающие землю, как на вещи, безразличные для него. Поэтому мое единственное убежище и единственное пристанище, дорогая сестра, — в объятиях смерти.29

В ответ (15 сентября) она поклялась присоединиться к нему в самоубийстве:

Мой дорогой брат, твое письмо и то, которое ты написал Вольтеру… чуть не убили меня. Какие роковые решения, великий Боже! Ах, мой дорогой брат, ты говоришь, что любишь меня, и все же вонзаешь кинжал в мое сердце. Ваше письмо… заставило меня пролить реки слез. Теперь мне стыдно за такую слабость… Твой жребий будет моим. Я не переживу ни ваших несчастий, ни несчастий Дома, к которому принадлежу. Можете считать, что таково мое твердое решение.

Но после такого заявления позвольте мне попросить вас оглянуться назад и посмотреть, в каком плачевном состоянии находился ваш враг, когда вы лежали перед Прагой. Это внезапный вихрь Фортуны для обеих сторон…Цезарь был когда-то рабом пиратов, а стал властелином земли. Такой великий гений, как ваш, находит средства даже тогда, когда кажется, что все потеряно. Я страдаю в тысячу раз больше, чем могу рассказать вам; тем не менее надежда не покидает меня….. Я должна закончить, но я никогда не перестану быть, с самым глубоким уважением, Вашей Вильгельминой.30

Она обратилась к Вольтеру с просьбой поддержать ее, и в начале октября в своем первом с 1753 года письме к Фредерику он поддержал ее доводы:

Катос и Отос, чью смерть Ваше Величество считает благородной, не имели ничего другого, кроме как сражаться или умереть… Вы должны помнить о том, сколько существует судов, которые видят в вашем вторжении в Саксонию нарушение международного права… Наша мораль и ваше положение далеки от того, чтобы требовать такого поступка [как самоубийство]… Ваша жизнь нужна; вы знаете, как она дорога многочисленной семье… Дела Европы никогда не будут долго стоять на одном месте, и долг такого человека, как вы, держать себя в готовности к событиям….. Если бы ваша храбрость привела вас к этой героической крайности, это не было бы одобрено. Ваши партизаны осудили бы его, ваши враги торжествовали бы.31

На что Фредерик ответил в прозе и стихах:

Для меня, страдающего от голода,

Я должен, противостоя ораве,
Почувствовать, жить и умереть в рою.

«Что касается меня, которому грозит кораблекрушение, то я должен, противостоя буре, думать, жить и умереть как царь».32

В перерывах между стихами (всегда на французском) он искал французскую армию; теперь он жаждал сражения, которое решило бы для него вопрос жизни или смерти. В Лейпциге 15 октября он послал за Иоганном Кристофом Готтшедом (который писал стихи на немецком языке) и попытался убедить его, что немецкая поэзия невозможна. Так много взрывов — Кнап, Клоп, Кротц, Крок; так много гуттуралов, так много согласных — даже в имени профессора пять согласных подряд; как можно создать мелодию на таком языке? Готтшед запротестовал; Фридриху пришлось готовиться к очередному походу; но через десять дней, вернувшись в Лейпциг, он снова принял старого поэта, нашел время выслушать оду Готтшеда на немецком языке и подарил ему золотую табакерку в знак доброй воли.