Русы от Волги до Дуная

Что касается ираноязычных кочевников, то вряд ли их влияние на племена восточной части пшеворской культуры было меньшим, чем влияние фракийцев. В Восточно-Европейском регионе образ грифона появляется в результате переднеазиатских походов скифов VII в. до н. э. или их первых контактов с греко-ионийским миром⁹⁴. Соединяющее воедино черты царя зверей и царя пернатых это мифологическое животное достаточно рано стало связываться с царской властью. Согласно описанию Геродота, беломраморные сфинксы и грифоны стояли у дворца скифского царя Скила⁹⁵. В свете нашей темы несомненный интерес представляет скифская золотая диадема из Келермеса VII в. до н. э., которая была украшена спереди головой грифона, а с обруча свисают две цепочки с бараньими головками на концах. Баран в иранской традиции зачастую служил обозначением фарна – мистической сущности, присущей правителям. Поскольку золотая диадема принадлежала явно не рядовому кочевнику, мы видим, что уже с той эпохи оба этих животных становятся одними из символов власти у скифских правителей. С учетом того что обкладка ножен принадлежала пшеворскому вождю, весьма вероятно, что оба животных, расположенных сверху и снизу от сцены священного брака, подчеркивали не столько аграрные, хоть подобная семантика и присутствовует, сколько властные функции потомка этой пары и обладателя меча. Весьма показательно, что баран и грифон в Северном Причерноморье впервые изображаются вместе именно в скифском искусстве, и мы вправе рассматривать обкладку ножен из Гринева в определенной степени как результат влияния данной традиции. Также находится в ней параллель и связи героя с растительностью. Приведенное выше предположение о том, что плодородие земли появляется в результате победы героя над отсутствующими на изображении силами хаоса, является только одним из возможных объяснений данного сюжета. Другое возможное объяснение заключается в том, что правитель уже изначально является носителем плодородия. Рождению основателя Персидской империи Кира предшествовал вещий сон, увиденный его дедом: «Ему приснилось на этот раз, что из чрева его дочери выросла виноградная лоза и эта лоза разрослась затем по всей Азии»⁹⁶. Вновь мы видим параллель из иранских мифологических представлений, свидетельствующую в пользу второго объяснения.