Рутгерс

Остановился здесь и голландский журналист ван Бланкенштейн, сотрудник буржуазной газеты «Новый Роттердамский курант», приехавший ознакомиться с Советской Россией и изъездивший ее вдоль и поперек.

— Я занимаюсь международной политикой, — заявил он, — моя цель — наладить хорошие отношения между Голландией и Россией.

Статьи, которые ван Бланкенштейн опубликовал после возвращения на родину, говорили об обратном. Описывая успехи АИК, которые он не мог не признать, он напрямик высказывал мнение, что эти успехи возможны лишь благодаря самостоятельности правления колонии и полной независимости ее от советского рабочего законодательства.

Когда Себальд прочел эти статьи своего соотечественника, он ответил на них в голландской коммунистической газете «Трибуна». «Статья доктора ван Бланкенштейна, — писал Себальд, — является еще одним доказательством того, что буржуазный журналист не может писать о Советской России, не становясь при этом обыкновенным лжецом и болтуном».

Согласно постановлению СТО передача шахт Южного района и Гурьевского завода правлению АИК. должна была закончиться к 1 января 1925 года. В декабре 1924-го Ган, Пирсон, Бронка, главный бухгалтер колонии Дуглас и еще несколько административных работников АИК поехали в Южный район, чтобы на месте оформить прием. Здесь выяснилось, что положение во много раз хуже, чем можно было ожидать, Себальд получал от Бронки тревожные письма.

«Мы знали, что рабочим систематически задерживают зарплату, и предполагали, что часть задолженности нам, может быть, придется взять на себя. Но это еще далеко не все. Нам потребуется десять лет, чтобы пробраться через этот лабиринт цифр, пропасти непонятных данных, через горы обещаний и всего, что они еще придумают. Наши бухгалтера с их простой и ясной системой не доросли до хитросплетений бухгалтеров Кузбасстреста. Все здесь фикция и обман: добыча угля, договора, наличие машин, стройматериалов, сырья, выполненные и подлежащие выполнению заказы. И все это, очевидно, только для того, чтобы запутать нас и не дать делу сдвинуться с места.

И самое ужасное, просто невероятное, что эти негодяи три месяца не платили рабочим зарплату. И этот долг нам придется взять на себя».

— Проклятье, — ругался Себальд, прочитав Бронкино письмо. Его нервы были напряжены до предела. — Они режут нас без ножа. Но передача должна быть закончена к установленному сроку. Самое главное то, что АИК приходит к концу года с чистой прибылью в миллион золотых рублей. Мы рассчитывали употребить эти деньги на новые капитальные вложения. Теперь придется большую часть денег потратить на уплату долгов Кузбасстреста.

Пирсон вернулся из Южного района. Он обследовал подлежащие передаче шахты.

— Колоссальные запасы угля, — делился он с Себальдом своими впечатлениями. — Мы быстро приведем шахты в хорошее состояние. Но рабочие — смешные ребята. Они буквально показывали на меня пальцем. Куда ни пойду, слышу: «Вот богатый американец!» И дети называли меня так же. Правда смешно?

— Очень смешно, — горько поддакивает Себальд. — Я тоже нахожу, что это очень смешно. Рабочие ждут от нас, от богатых американцев, что мы немедленно выплатим им зарплату, которую им задолжали за три месяца.

Следом за Пирсоном приехали остальные «аиковцы». Они совершенно вымотаны.

«Да, теперь все это принадлежит нам, — думал Себальд. — Шахты, Гурьевский завод, уголь и сталь, заказы… и что еще?»

Вместе с главным бухгалтером Дугласом Себальд начал разбирать толстую папку документов. Чем больше они читали, тем явственней становилось, какие убытки они взяли на себя.

Дело было не только в невыплаченной зарплате. Сейчас стало очевидно, что Южный район стоял накануне финансовой катастрофы. Теперь она легла на бюджет АИК. К концу года колония шла с миллионом рублей прибыли. Хватит ли его, чтобы покрыть убытки, полученные в наследие от Кузбасстреста?

Часами сидят Себальд и Дуглас над бумагами, и все страшнее картина: в кассе не остается ни копейки, АИК Кузбасс разорен. В эту ночь Себальд не сомкнул глаз. На рассвете он написал Барте: «Продолжать работу здесь для меня равносильно самоубийству».

Наступил отчаянный холод. Днем, при ярком зимнем солнце термометр показывал минус 40. К ночи ртуть падала до 50 градусов. Части металлических сооружений, находящихся на улице, казалось, превратились в хрупкое стекло. Редкий день проходил без неприятностей — на морозе трескался металл.

Ледяная декабрьская ночь. Дымят коксовые печи. Четыре с половиной тонны мелко размолотого угля ползут в вагонетке по углеподаче к мощному бункеру, наполняющему печи. Резкое дребезжание. Сломалась ось ската вагонетки. Загрузка коксовых печей, а их пятьдесят, прервана. Надвигается беда — в пустых раскаленных печах расплавятся стены.

Срочно вызывают из дому руководителя механических мастерских. Работа ночной смены коксовых батарей остановилась.

— Сколько времени печи могут выдержать без подачи угля? — спрашивает ван Доорен у мастера печей.

— Три часа, может быть, четыре, если мы подадим воздух, но это предел.