Рутинер

— Нас сроду никто не различал, кроме вас, отец. С перстнем выдать себя за Филиппа не составило труда, — подытожил я. — Да и мое эфирное тело оказалось изуродовано настолько, что магистры Вселенской комиссии не сумели отличить истинного от ритуалиста.

— И ты запечатал его ангельской звездой, лишил себя способностей и влез в долги к Канцелярии высшего провидения.

— Долг я вернул с лихвой.

Отец кивнул и потребовал:

— А теперь расскажи то, о чем умолчал.

Он всегда видел нас насквозь, поэтому я не стал юлить и вкратце поведал о своих попытках облегчить участь несчастного братца, вырвав его душу у Осиного короля.

— Ты поставил на кон собственную душу, и ради чего?

— Филипп — мой брат!

Отец поманил меня к себе двумя пальцами, а стоило только повиноваться, ударил так быстро, что я даже дернуться не успел. От крепкой затрещины из глаз посыпались искры, да еще крепкие пальцы ухватили за ухо и потянули через стол.

— Филипп знал, что профессор намеревается обратиться к запределью? Знал! Но все равно принял участие в ритуале. Добровольно!

— И что с того?

— Ему закрыта дорога на небеса, глупец! Его душа обречена на вечные мучения в запределье, так скажи — какая разница, демоны станут его терзать, падшие ангелы или тот, кого ты именуешь Осиным королем? Чувство вины затмило твой разум!

Толчок бросил меня обратно на стул, я прикоснулся к припухшему уху и зашипел вроде бы от боли, но на самом деле — от стыда за собственную глупость. Папа оказался кругом прав, не в моих силах было помочь брату, я действовал, руководствуясь эмоциями, а не разумом. Всегда полагал, будто подвел Филиппа, и только сейчас накатило отрезвление и понимание того простого факта, что это он втравил меня в неприятности, а никак не наоборот. Не я украл его жизнь, но он взял без спроса мою. Взял и сломал, как случалось в детстве с игрушками. Папа открыл глаза, снял камень с души и наподдал пинка, наставляя на путь истинный. Вот только было одно «но»…

— Теперь я ничем не лучше Филиппа, и для меня точно так же все кончено. Я и сам обращался к запределью!

Отец покачал головой, не стал говорить, что мной двигали благие намерения, только невесело усмехнулся.

— Все кончено и неизменно только для мертвых, Рудольф. Живые способны изменить свою судьбу. Запереть бы тебя на покаяние в монастыре, но нельзя, никак нельзя. О твоем возвращении на этот берег известно слишком многим. — Он с укором посмотрел на меня и покачал головой. — И, скажи на милость, зачем понадобилось тащить с собой выжженного ритуалиста и девицу, при одном только взгляде на которую руки сами тянутся обвязать веревкой камень? Как есть ведьма!

— Это мои друзья, — спокойно ответил я и добавил после недолгой заминки: — Те, кто выжил.

Впрочем, погибшие были ничуть не лучше. Пара предателей-ландскнехтов и малолетняя воровка-сарцианка. Так и не принявший истинную веру Хорхе Кован да горький пропойца и задира маэстро Салазар, в последние мгновения своей жизни достигший просветления, а то и святости.

Ха! Мало кто может похвастаться дружбой со святым!

— Не вижу поводов для веселья, — нахмурился отец, заметив скользнувшую по моим губам ухмылку. — Оставаться на этом берегу тебе слишком опасно. Ситуация в Сияющих Чертогах далека от стабильности, и, как водится, слишком многие постараются обернуть это обстоятельство в свою пользу.

Я кивнул:

— А какие известия приходят с той стороны? Я собирался в Кальворт.

— На севере Виттена пока спокойно. Вдовствуюшая императрица оставила столицу и отступила с верными людьми в Легенбург, с ней дочери и младший сын.

— Кто ее поддерживает?

— Маркграф Риера и большинство владетелей Хомверга и Айверга, а по слухам — и Северного Весланда. Гроссмейстер ордена Северной звезды занял выжидательную позицию, думаю, именно его слово и станет решающим. Герцог Лоранийский провозгласил себя императором, но, помимо собственных владений, под его рукой пока лишь Тольм, Западная Чезия да центральная часть Виттена. Также объявил о притязаниях на трон князь Сверин, он женат на старшей дочери Фердинанда. Скорее всего, за ним пойдет дворянство Эйнхофена и Лонского союза. Южному Весланду не до того, оттуда приходят донесения о вторжении армии Майнрихта.

— Лавара?

— Как водится, сначала вырежут имперский гарнизон, а затем передерутся, выясняя, кому быть королем. В итоге к ним пожалует армия нового императора и все вернется на круги своя. Так что отправляйся в Кальворт, сын, и не ввязывайся в неприятности.

Я поднялся и неожиданно даже для себя самого спросил:

— Нет никаких признаков, что я одержим?

Отец обошел стол, зажал жесткими ладонями мои виски, вгляделся в глаза. Чужая воля толкнулась в голову, пробежалась холодком по затылку, растеклась по эфирному телу, ввернулась в самое нутро. Потом меня отпустили, и пришел черед следить за кончиком пальца, рука пошла в одну сторону, затем в другую, опустилась, поднялась, и отец спросил:

— Откуда взялась мысль об одержимости?

Я поднял левую руку и покрутил обожженной ладонью: