Рутинер

— Ни одного, — признал маэстро Салазар. — Но тут все просто — летом занятий нет… — Он замолчал, хмыкнул и дернул себя за ус. — Вот ты к чему! Тот лектор был в мантии!

— Именно, — кивнул я. — Вижу только одно объяснение: перед этим он посещал какое-то официальное мероприятие. Был вечер воссияния, наверняка проводилось заседание кафедры. Учитывая маршрут, лектор покинул либо главный корпус, где заседают грамматики, либо, что представляется мне куда более вероятным, здание факультета тайных искусств.

— И что нам это дает? — хмыкнул Микаэль. — Как во всей этой ораве выявить нужного нам преподавателя? Даже если не брать в расчет грамматиков, на одном только факультете тайных искусств их не меньше сотни! И это без учета приглашенных лекторов! И каждый второй носит парик!

— Выявим, так или иначе, — пожал я плечами и двинулся к нищему.

Не чинясь, присел на ступень по соседству, кинул на камни грешель. Монета зазвенела на камне, но кудлатый мужичок, изображавший из себя одноногого калеку, и не подумал за ней потянуться.

Промышлявшие в университетской округе побирушки были публикой чрезвычайно своеобразной, немалая их часть на полном серьезе причисляла себя к ученому сословию, а кто-то и в самом деле относился к таковому, прежде чем опуститься на дно из-за пьянства, азартных игр, беспутного образа жизни или долгов. Отсюда проистекала определенная цеховая солидарность, которая предельно затрудняла получение любых мало-мальски достоверных сведений. Да и никто не хотел прослыть доносчиком, это было чревато самыми серьезными неприятностями.

— Поговорим? — предложил я.

— Не о чем нам разговаривать, магистр, — хрипло и сипло ответил нищий.

— Когда не о чем разговаривать, обычно говорят о погоде, — заметил я и предупредил: — Бери монету, не менжуйся. Она твоя в любом случае, не важно — сможешь помочь или нет.

— Деньга моя? Точно моя?

— Твоя.

Нищий косо глянул на меня и сграбастал грош.

— Тогда пойду, — сказал он после этого и поднялся с лестницы: обе ноги у него ожидаемо оказались в полном порядке.

Я не стал протестовать, лишь предупредил:

— В этом случае моему человеку придется проткнуть тебя шпагой. Но грешель забирать не станем, как и обещал.

Нищий хрипло закашлялся и уселся обратно:

— Спрашивайте, магистр.

— Был здесь в прошлое воссияние вечером?

— Я всегда здесь.

— Сильный в тот день шел дождь?

Побирушка запустил пальцы в грязную шевелюру и поскреб голову.

— Сильный, — сказал он наконец. — Промок до нитки, с тех пор кашель не унимается. Мне бы к лекарю, дайте грош, а?

— Глинтвейна купи, — посоветовал я, поднялся на ноги и спустился по лестнице к дожидавшемуся меня у ее подножия Микаэлю. — Идем, не хватало еще на встречу с Молотом опоздать.

Микаэль двинулся следом и спросил:

— Ну и чего ты этим добился?

Я пожал плечами:

— Наш лектор, должно быть, живет где-то неподалеку. В тот вечер он наверняка шел домой. Никто не станет разгуливать под дождем, просто чтобы поговорить. Сам видишь — галерей на этой улице нет.

— Здесь может снимать квартиру его собеседник, — резонно отметил маэстро Салазар.

— Или так, — признал я такую возможность. — Или так…

На площадь Первой Проповеди мы пришли за четверть часа до назначенного времени, но на ее краю, неподалеку от чумного столба, уже стояла запряженная парой гнедых жеребцов карета с гербами Вселенской комиссии на дверцах. Оконца были задернуты плотными шторами, на козлах, помимо кучера, сидел вооруженный коротким мушкетом охранник. Запятки пустовали, но неподалеку замерла четверка вооруженных до зубов верховых, напоминавших скорее не обычных бретеров, а наемных рейтаров.

— Однако, — проворчал Микаэль и подергал себя за ус. — Молот собирается начать войну?

— Вот уж не думаю, — покачал я головой и двинулся через площадь.

Когда подошел к экипажу, его дверца слегка приоткрылась и вице-канцлер подсказал:

— Ваш человек может ехать сзади.

Микаэль забрался на запятки, а я влез внутрь и уселся напротив Гуго Ранита, саквояж устроил рядом с собой. Карета тронулась с места и, покачиваясь на неровной брусчатке, покатила с площади.

— Сейчас, магистр, я буду склонять вас к совершению чрезвычайно опасного и абсолютно незаконного деяния, — начал Молот, и его прямоугольное лицо с тяжелой челюстью осталось предельно серьезным, на нем не промелькнуло даже малейшего намека на улыбку. — Скажу сразу, мероприятие это такого рода, что в случае провала для всех будет лучше, если вы погибнете при задержании. Поверьте, удар шпаги куда милосердней четвертования или колесования. Да и меня не утянете за собой. Разумеется, я буду все отрицать, но, чует сердце, это не поможет…

— Не слишком воодушевляющее вступление, — прямо сказал я, и собеседник рассмеялся.

— Оно и не предполагалось таковым, — заявил вице-канцлер и протянул мне толстую папку. — Если начну вводить в курс дела сам, наверняка заподозрите меня в предвзятости к этой персоне, поэтому лучше ознакомьтесь с показаниями свидетелей и протоколами следственных мероприятий.

Я принял папку, но раскрывать ее не стал и выразительно посмотрел на Молота: