RUтопия

Россия, можно сказать, распалась на два духовно противоположных государства. Как в Америке был рабовладельческий Юг и свободный Север, так и у нас рабовладельческому московскому Центру противостояли некрепостнический российский Север, свободная Сибирь, окраинное казачество, которые продолжали по мере возможностей традиции великих свободных русских городов: Киева, Новгорода, Пскова, Твери… И вот часть россиян стала «черными», то есть рабами и рабовладельцами, а другая — осталась «белыми», то есть свободными от крепостнических, рабских отношений.

Даже в сфере литературного творчества Москва с тех пор не породила ни одного утопического проекта. Точнее, даже если их и называли «утопиями», то выглядели они все равно мрачно-антиутопически. Как, к примеру, называемое иногда «первым русским утопическим произведением» сочинение князя Михаила Щербатова «Путешествие в землю Офирскую г-на С… швецкаго дворянина» (1773–1774). В этом романе критикуются как раз те черты Петровской эпохи, которые можно было бы назвать «утопическими» — уход на Север и основание новой столицы. А воспеваются, напротив, статичные патриархальные нравы, повсеместные военные поселения и диктаторская «вертикаль власти» — словом, некий тоталитарный синтез допетровской эпохи и петровских реформ.

Ранний большевизм, как и петровскую волю к Северу, также вполне можно было бы назвать утопическим проектом. Тогда во множестве выходили литературные произведения, в которых идея «мировой революции» трансцендентно распахивалась даже за пределы Земли (самый известный роман — «Красная Звезда» Александра Богданова (1908)). Однако вскоре после прихода большевиков к власти романтическая «мировая революция» стремительно сворачивается до «борьбы с врагами и шпионами в отдельно взятой стране». (-> 1–2) Иными словами, торжествует все тот же, ордынско-имперский принцип. Мрачная ирония истории состоит в том, что европейский интеллектуал Ленин, много путешествовавший по миру и презиравший «бесконечные формы татарщины в русской жизни», сам в итоге построил самую крепкую разновидность Орды…

По-видимому, есть некая историческая закономерность в том, что победитель преемствует идеологию побежденного. Так, сбросив навязанную всем тяжкую «крышу» монголо-татарского ига, многие русские князья предпочли остаться «скованными одной цепью», чем, по сути, и воспроизвели Орду. Только стали ездить за ярлыком на княжение не в Сарай, а в Москву, пока вместо них просто не стали назначать оттуда наместников. Именно с тех пор российские чиновники так похожи на баев и ханов. В XIX веке многие русские офицеры, прогнав Наполеона в Париж, вернулись оттуда «братьями» — не только по оружию. Так появился «декабризм»… А век спустя, разгромив Гитлера, сами вскоре принялись за «лиц космополитической национальности»… И большинство нынешних «победителей» чеченской войны неслучайно возвращаются оттуда далеко не мирными гражданами…

Эта закономерность будет с неизбежностью воспроизводиться, пока доминирует дуально-идеологическое сознание эпохи модерна. (-> 1–3). Разорвать этот порочный круг способно лишь мышление категориями сетевой цивилизации постмодерна. Уникальным и, вероятно, провиденциальным образом именно в этом мышлении воссоздается исконная, многополярная и мультикультурная структура Руси. Русь сегодня может «прорасти» именно как постмодернистский утопический проект. Причем этот проект «равноудален» от обоих нынешних идеологических антиподов — левого «патриотизма» и правого «либерализма».

Русь не имеет ничего общего с модным ныне лозунгом «сильного государства». Его сторонники никак не могут взять в толк, что в транснациональную эпоху «сильное государство» уже никому не нужно (разве что носителям устаревших изоляционистских идеологий). Государства вообще сохраняются лишь постольку, поскольку они играют роль социального противовеса транснациональному капиталу. То есть их единственная миссия — защищать интересы всех своих граждан, а не какая-то самодовлеющая «сила». Если эта защита оказывается неэффективной — граждане утрачивают доверие к такому государству. (Неслучайно любимое слово нынешнего российского президента, почти мантра — «эффективность».) Однако нынешняя Россия как государство неэффективна по определению. Именно из-за заложенного в ее основание ордынско-имперского централизма, который превратил Москву в ненасытного вампира на сырьевой «трубе», которого никакие другие «регионы» не интересуют.