RUтопия

«Раскол старообрядческий, — заявил недавно проф. Е. Барсов, — на мой взгляд, вовсе не был результатом так называемого мертвообрядового направления, о котором написаны едва ли не целые книги. Напротив, старообрядчество возникло из самого живого мистического отношения к обряду».

Кроме того, — говорит другой профессор, А. Лебедев, — самая «причина раскола лежит гораздо глубже, — она касается самого существа Церкви и основ церковного устройства и управления. Различие в обрядах само по себе не привело бы к расколу, если бы дело обрядового исправления велось не так, как повело его иерархическое всевластие. «Ничто же тако раскол творит в церквах, якоже любоначалие во властех», — писал известный вождь старообрядчества, протопоп Аввакум, в своей челобитной к царю Алексею Михайловичу. И вот это-то любоначалие, угнетающее Церковь, попирающее церковную свободу, извращающее самое понятие о Церкви (церковь — это я), и вызвало в русской церкви раскол как протест против иерархического произвола. Любоначалие было виною, что для решения религиозно-обрядового спора, глубоко интересовавшего и волновавшего весь православный люд, собран был собор из одних иерархов без участия народа, и старые, дорогие для народа обряды, которыми, по верованию народа, спасались просиявшие в Русской Церкви чудотворцы, беспощадно были осуждены; и на ревнителей этих обрядов, не покорявшихся велениям собора, изречена страшная клятва, навеки нерушимая».

Обычно принято считать, что религиозные консерваторы выступают гонителями свободы — как и было в ту эпоху в Европе, где сжигали «еретиков». На Руси же все случилось с точностью до наоборот: именно «ревнители древлего благочестия» оказались самой гонимой и свободолюбивой социальной группой. Вместе с «новогреческими», прошедшими в свое время через унию канонами, никонияне познакомили Русь и с опытом настоящей инквизиции. Сжигания в срубе, дикие пытки, распятия на дыбе вошли при Никоне в обыденность. Хотя Церковь в ее мистическом понимании к ним была не только не причастна, но выступала именно жертвой. Показательным примером здесь стало героическое 18-летнее (1658–1676) сопротивление иноков Соловецкого монастыря никониянскому государству. Когда же Соловецкая обитель была все же захвачена, сотни ее воинов-монахов были жестоко замучены и казнены под радостные благодарственные молебны никониянских попов. Интересно, вспоминали ли об этом духовные потомки этих попов, иное поколение никониянских иерархов, когда они сами оказались на Соловках при советской власти?..

Церковь тогда ушла из Москвы, превратившись в незримую, но повсеместную сеть множества толков, согласов и духовидцев-одиночек. Узурпация бывшей столицей (неслучайно, что вскоре она и политически оказалась «бывшей») внешнего статуса «Третьего Рима» — при полном отступничестве от его внутреннего духовного смысла — вызывала наибольшее неприятие у проницательных староверов. И это неприятие превзошло у них даже известную прежде неприязнь к иноверцам — в посланиях согласа странников (бегунов) содержится такая радикальная формулировка:

яко нынешний Зверь Третьяго сего Рима не точию подобен есть Римскому папе, но и несравненно более превосходит его своим нечестием.