RUтопия

Всюду от Восточной Европы до Аргентины, от Сиэтла до Бомбея, новые радикальные мечты и проекты вдохновляются именно анархическими идеями. Однако их представители часто вовсе не называют себя «анархистами». Они предпочитают другие названия: автономизм, антиавторитаризм, прямая демократия, экономика участия… Но всюду наблюдаются те же самые основные принципы: децентрализация, добровольная ассоциация, взаимная помощь, сетевая модель, и прежде всего, отрицание любой идеи, утверждающей, что цель оправдывает средства, не говоря уж о «революционном бизнесе», предлагающем захватить государственную власть и затем «все исправить» с позиции силы.

Все большее число революционеров признает, что «революция» не придет как некий апокалиптический момент, штурм глобального эквивалента Зимнего Дворца — она явится довольно длительным процессом (даже при том, что само течение времени ныне стремительно ускоряется). Это некоторых смущает, но и предлагает одно огромное утешение: мы не должны ждать до времени «после революции», чтобы увидеть проблески того, чем является подлинная свобода. Мрачные безрадостные революционеры, которые жертвуют своим настоящим во имя теоретического будущего, могут произвести только такие же мрачные безрадостные общества. Так же, как суфий мог бы сказать, что суфизм — это ядро истины по ту сторону всех религий, анархист должен утверждать, что анархизм — это точка свободы по ту сторону всех нынешних идеологий.

Таким образом, воплощение утопии — это не какое-то отвлеченное «светлое будущее», разделенное пропастью с «темным настоящим», но скорее альтернативное настоящее. Для исторического творчества не существует никаких «предвыборных кампаний», оно всегда разворачивается в категории «здесь и сейчас». Именно поэтому оно не столько отрицает окружающую реальность (чем заняты обычные «нонконформисты»), сколько утверждает собственные смыслы и старается проявить их в этой реальности. И когда эта реальность не вместит «новое вино» — ее просто прорвет как «старые мехи»…

Утопические реалисты не ведут пустопорожних идеологических дебатов о «принципах анархизма» — но активно их воплощают. Теоретизирование о «новой цивилизации» имеет, к несчастью, тенденцию превращаться в схоластику. Тогда как ее надо просто создавать — всеми имеющимися возможностями, не ожидая «манны небесной». Воля к открытию своего времени и пространства должна стать «осознанной необходимостью». Таков, если угодно, «ленинский завет» XXI века.

Эта социальная трансформация подталкивается и новыми технологическими открытиями, которые в прежних, индустриальных, массово-централизованных системах просто не могли воплотиться. А в новой реальности качество вновь берет верх над количеством — главной «производительной силой» становится креативный потенциал. Способность к изобретению и созданию новых смыслов и технологий начинает в гораздо большей степени определять глобальную роль той или иной цивилизации, чем количество населения и материальные ресурсы. Именно так и было в античной Элладе, когда несколько миллионов древних греков сделали для развития человеческой цивилизации больше, чем десятки и сотни миллионов жителей других стран. (→ 3–7)

Впечатляющую картину Сверхновой России, где реализуется этот креативный потенциал, рисует писатель Максим Калашников: