Ружья Авалона

Мы въехали на Черную Дорогу, и мне показалось, что я сижу в кинозале и смотрю картину о второй мировой войне. Реалистичный, страшный, пугающий фильм о недалеком прошлом. Даже скрип фургона и стук копыт звучали глухо, доносились как бы издалека. У меня зазвенело в ушах. Трава заволновалась, когда мы проезжали мимо, хотя я выбрал такое место на обочине, где она не росла. Клубившийся туман не имел запаха, но тем не менее в низинах было трудно дышать. У первого же валуна я начал менять отражения и свернул направо.

Черный пейзаж остался неизменным.

Это меня взбесило.

Я вызвал в памяти Лабиринт и удержал его перед своим мысленным взором. Лабиринт горел, полыхал огнем. Я вновь поменял отражения.

В ту же секунду что-то лопнуло у меня в голове. Страшная боль пронзила мозг, словно его проткнули раскаленным железным прутом. Вот тогда я разозлился по-настоящему и напряг все силы, стараясь добиться перемен, превратить дорогу в ничто.

Предметы потеряли очертания. Туман сгустился. Я встряхнул вожжами, и лошади перешли на бег. В голове у меня загудело, она разбухла от боли и, казалось, сейчас взорвется.

Но взорвалась не моя голова, а вселенная.

Земля затряслась, пошла трещинами. Окружающий нас мир забился в эпилептическом припадке и рассыпался, словно головоломка. Я увидел зеленую ветвь, висевшую в пустоте рядом с лужицей воды; проблеск голубого неба по соседству с темнотой; вход в кирпичное здание; лица за окном; звезды...

Отовсюду раздавались звериные крики, человеческие голоса, грохот машин. Мне показалось, что Ганелон выругался, но я не был в этом уверен.

От нестерпимой боли я терял сознание, но из упрямства и злости твердо решил бороться пока хватит сил. Я сконцентрировался на Лабиринте — так утопающий хватается за соломинку, а умирающий взывает к богу — и ударил по Черной Дороге всей силой воли, чтобы и памяти о ней не осталось.

Внезапно у меня перестала болеть голова. Лошади неслись во весь опор по зеленому полю. Ганелон перехватил вожжи, но я уже натянул их, крича на испуганных животных. Фургон остановился.

Мы пересекли Черную Дорогу.

Я повернулся.

Воздух сзади дрожал и колебался, непрестанно меняя очертания мира. И лишь там, где мы проехали, четко видна была тропинка, поросшая зеленой травой.

— Когда вы отправляли меня в ссылку, дорога была лучше, — заметил Ганелон.

— Спору нет, — согласился я и принялся успокаивать лошадей, разговаривая с ними ласковым тоном и понукая, чтобы свернуть с поля на тракт.

Солнышко ласково пригревало, на щедрой темной земле росли высокие травы. Впереди показался сосновый лес, и, въехав в него, мы почувствовали одурманивающий запах свежих иголок. В ветвях прыгали белки, переговаривались птицы. Я был очень доволен, что мне все-таки удалось попасть на другое отражение, именно то, которое мне было нужно.

Наша дорога круто свернула, заворачивая чуть ли не в обратном направлении, стала петлять, и вновь мы увидели справа Черную Дорогу, зловещую и незыблемую. Видимо, она действительно пересекала все отражения.

Моя головная боль окончательно прошла, сердце перестало колотиться как бешеное. Мы поднялись в гору, и с вершины ее перед нами открылся прекрасный вид на высокие холмы, зеленые луга, перелески, напоминавшие мне о путешествии по Пенсильвании, которое я совершил много лет назад. Я с наслаждением потянулся и посмотрел на Ганелона.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. — Он оглянулся. — Послушайте, Корвин, у меня очень хорошее зрение...

— Зачем ты мне это говоришь?

— Там, вдалеке, я вижу всадника, который быстро к нам приближается.

Я быстро встал и повернулся. Он был очень далеко, по ту сторону Черной Дороги, но кто еще мог нестись во весь опор по нашему следу?

Я выругался и схватил вожжи.

— Готовься еще к одной бешеной скачке, — сказал я Ганелону.

— Это Бенедикт?

— Думаю, да. Слишком много времени мы потеряли на Черной Дороге. Когда Бенедикт один, он может мчаться по отражениям со скоростью ветра.

— Вы считаете, нам удастся уйти от погони?

— Там видно будет. Скоро выясним.

Я прикрикнул на лошадей и взмахнул кнутом. Разыгралась буря. Фургон накренился, выровнялся; скала справа от нас закрыла небо. Мы объехали ее, и темнота сгустилась, пошел сухой снег, жалящий наши лица и руки.

Мы катились вниз, и снегопад сменился метелью, слепившей глаза. Ветер визжал в ушах, фургон подскакивал на выбоинах, его заносило. Вокруг нас стояли сугробы; вместе с дыханием изо рта вырывался пар; ледяные сосульки свисали с ветвей деревьев.

Мгновенное помутнение чувств... достаточно...

Мы продолжали нестись вперед, и ветер визжал и плакал, заметая дорогу снегом.

Поворот... буран прекратился, на безоблачном небе светило солнце, согревая землю, все еще покрытую снегом и льдом...

...и, проехав сквозь туман, мы очутились на безжизненном каменистом плато...

...а затем свернули направо и вновь увидели солнечный свет, зеленую долину, нагромождение голубых камней...

...и Черную Дорогу вдалеке.