Ружья еретиков

Подвал был на удивление сухим. Только один угол сочился влагой, и время от времени там можно было набрать мокриц, бросить их в крупу, разведенную водой, и съесть. Крысы не наглели, хотя их привлекал запах крови и мяса, исходивший от раненых. Только по ночам грызуны выползали из своих нор и сновали по подвалу, надеясь подобраться ближе к людям. Келе ночью потерял сознание, и ему изгрызли пальцы, когда он очнулся, то орал так, что кому-то из сектантов пришлось его ударить. Тогда он отключился и больше в сознание не пришел, только стонал и дергал конечностями. Следующей ночью крысы объели ему лицо, и Рейхар в одиночку вытащил Келе из подвала и оставил на перекрестке в нескольких кварталах от укрытия. Привлекать на запах беспомощного мяса все новых и новых крыс в подвал с еще живыми людьми было неразумно.

— Глупая была затея, — проговорил Рейхар, укладывая правильно кости руки Пегра и перематывая их тряпкой. Во время того штурма кости были выломаны так, что торчали из плоти. Пегр вопил, пока не потерял сознание от боли, — у Рейхара не было даже вина, чтобы напоить пациентов до беспамятства, поэтому шил и вправлял конечности он на живую.

— Что ты говоришь, Волк? — спросил Грум.

Виль не ошибся, когда сказал, что вслед за ним вся секта будет звать Рейхара Волком. Меткое и короткое прозвище мгновенно подхватили все еретики, словно никогда не звали господина Китта иначе.

— Идиотская затея, этот штурм, — повторил Рейхар, повысив голос. — Чудовищная глупость. Сколько крови пролили. А Руиса там не было, и не Руису они сниться будут.

В разуме Рейхара мелькнула отчетливая картина: тогда, во время штурма, он видел, как упал на серый камень двора Неелай, рассеченный от плеча до бедра. Бледный, залитый кровью и еще более хрупкий и одинокий, чем при жизни. Человек может выбирать, жить ли ему с людьми или быть одному, но не сможет выбрать, умереть ли ему с людьми, а потому смерть есть наивысшая степень одиночества. И беззащитности. Кто-то из штурмующих на бегу наступил на белую кисть Неелая, и Рейхар почти услышал, как захрустели пальцы мальчишки под подошвой бегущего. Неелай больше не заплачет от боли и обиды, не швырнет во врага камнем, не будет ловко сплевывать через выбитый зуб.

— Улиа говорила, что ты сам хотел идти вытаскивать Ромуру, — Грум лежал возле стены и прижимал окровавленную тряпку к ноге. У него было пропорото бедро, но удачно, важный кровеносный сосуд не был задет, хотя выглядела рана устрашающе. Гораздо больше доктора Китта волновала рана в груди Грума, и хотя он промыл ее и зашил как мог, ясно было, что с такой дырой в теле Грум вряд ли протянет больше дюжины дней.

— Хотел, — не стал спорить Рейхар, — но одно дело попытаться проникнуть в Трибунал тайно, с двумя-тремя людьми. Другое — идти в открытый бой с неизвестным числом хорошо вооруженных и подготовленных монахов в укрепленное здание.

— Так почему же ты не возражал? — боль в голосе Грума была не только из-за ранения.

— Хет возражал. Слушали его? — просто спросил Рейхар.

Ответить Груму было нечего, и он шумно засопел:

— Я их туда повел. Они пошли за мной.

— Нет, Грум, нет. Они пошли за Руисом, — Виль говорил мягко, словно уговаривал не мясника-Грума, этого огромного мужчину, выше самого Виля на две головы, но тяжело болеющего ребенка. — Главный здесь — Руис, мы идем за ним.

— Руиса там не было! — взревел вдруг Грум. — Там был я! Я их вел!

Он задохнулся криком, прижал руку к поврежденной груди и затих. Серое от боли лицо безобразно исказилось, Грум хрипло и прерывисто дышал.

— В следующий раз у нас получится, — сказал Виль, ободряюще улыбаясь.

Как и говорил Пророк, Руис не отпустил его на штурм. Из этого Рейхар сделал вывод, что, хоть Виль и болен душевно, мыслить логично он способен и не исключено, что какая-то часть его предсказаний — всего лишь следствие этой его способности.

Пророка не было на штурме, но Рейхар был. И он бежал вместе со всеми, кричал что-то вместе со всеми, но боялся так, как, наверное, никто другой в этой неожиданно большой группе штурмующих не боялся. Им — умирать за свою веру, ему — за чужую дикую ересь, им погибать от руки врага, ему — от рук таких же слуг Церкви, как он сам. Но страх никогда не делал Еретика слабым. Только злым.

Да, атака была жалкой, Рейхару едва ли не унизительно было участвовать в этой бессмысленной бойне. Но Виль-пророк этого не знал, и в его глазах выжившие были, должно быть, героями. А погибшие и подавно.

— Не будет никакого следующего раза, — Рейхар слишком устал, чтобы сердиться на мальчишку. — Те, кого схватили сегодня, расскажут, где нас искать. Ромура мало знал, зато те, кто пришел за ним, знали достаточно. Страшная будет охота.

— Про это убежище никто не знал. А если мы проживем еще хотя бы дюжину дней — у нас будет шанс, — Виль посерьезнел глазами и тут же повзрослел лицом, словно сбросил с себя маску веселого сумасшедшего. — Руис вооружит нас. И тогда мы все снова пойдем в атаку, и тогда мы победим. Теперь я уверен.