Рваные валенки мадам Помпадур

Улыбаясь, археолог дошла до вешалки, забрала пальто, выскользнула на улицу, прошла квартал, потом остановилась и повернулась ко мне. С лица Добровой стекла улыбка, она нахмурилась и не пожелала скрыть возмущение:

– Какого черта! Если ты опять приперлась с глупостями, лучше уходи! И без тебя тошно.

Я указала на вход в кафе:

– Может, лучше поговорим внутри?

Доброва топнула ногой по луже, мелкие брызги взлетели и упали на тротуар.

– Нет! Проваливай!

– Люба, прости, но…

– Отстань! – закричала Доброва. – Свалилась на мою голову! Музей не будет заморачиваться с твоими путеводителями. Нет у нас тем для бесед! Когда-то мы сидели за одной партой и вместе шалили. Но с той поры утек океан времени, мы расстались, я не считаю тебя подругой и…

– Извини Люба, меня зовут Татьяна Сергеева, – громко сказала я.

– …никто не давал тебе права лезть в грязных сапогах в мою душу, – машинально договорила Доброва и вздрогнула: – Татьяна Сергеева? Что за чушь? Ты говорила про смену фамилии Савельева на Панферову. Зачем, выходя замуж, брать еще и другое имя?

Оставалось позавидовать Любе, чья память цепко хранила малозначительные детали нашей вчерашней беседы.

– К огромному сожалению, мне пришлось тебя обмануть, – призналась я. – Я никогда не училась с тобой в одном классе и до вчерашнего дня не знала, что в девичестве ты была Казакова. Если уж совсем честно, то я о тебе впервые услышала в начале этой недели.

Доброва вытаращила глаза:

– Ты не Зина?

– Верно, – подтвердила я.

– Но история про милицию известна лишь нам с Савельевой, – недоумевала она. – Ты меня разыгрываешь? Не подходящий момент для шуток!

Я открыла сумочку и продемонстрировала удостоверение. Вообще-то у меня их штук десять, на разные случаи жизни. Сотрудники бригады не афишируют место своей работы, чаще всего посторонним людям я представляюсь мелкой сошкой из маленького рекламного агентства, могу прикинуться учительницей, безвестной журналисткой, гувернанткой, продавщицей. Но сейчас Люба увидела настоящие «корочки».

– Начальник оперативно-следственного отдела Татьяна Сергеева, – ошарашенно прочитала она. – Ты… вы из милиции? Ой, мама!

Доброва прижала к груди кулачки.

– Лучше нам остаться на «ты», – быстро ответила я и, решив успокоить собеседницу, добавила: – К сотрудникам МВД я не имею ни малейшего отношения.

Но Люба затряслась:

– ФСБ?

Я обняла ее за плечи:

– Нет. Пойдем в кафе, не на улице же беседовать. Кстати, дождь накрапывает.

Когда мы устроились за столиком, я рассказала Добровой о визите Ивана Сергеевича. Она была поражена.

– Ваня обратился к вам за помощью?

– Он обожает Надю и хочет ее спасти, – вздохнула я. – Теперь, когда ты знаешь, что слова Назара полнейшая чушь, поторопись в клинику!

Люба схватила со стола чайную ложечку и стала размешивать кофе, она довольно долго это делала и не произносила ни слова. Мне надоело играть в молчанку.

– Не мое дело, какие у тебя отношения с супругом и почему ты не рискнула быть с ним откровенной, потом с Ваней разберетесь. Сейчас главное – спасти Надюшу.

– Ты замужем? – неожиданно поинтересовалась Люба.

У меня непроизвольно дернулась щека. Этот вопрос предполагает либо ответ «да», либо «нет». Но я не могу произнести ни одно из этих слов. Моим супругом является Гри, наши отношения были официально оформлены в загсе. Потом мужа отправили работать под прикрытием, и из моего паспорта исчез штамп о бракосочетании. Нас не разводили, просто получается, что я вообще не имею никакого отношения к Аристарху Бабулькину (так на самом деле зовут Гри). Наша квартира сгорела, Гри исчез[11]. Я спрятала мысли о нем как можно дальше, заперла их в железный сундук и стараюсь никогда не поднимать крышку.

– Ты замужем? – повторила Люба.

– Нет, я вдова, – соврала я.

Это правда, мой первый муж Михаил[12] умер.

– Ты любила его? – задала следующий вопрос Доброва.

– Какое отношение имеют мои чувства к спасению Нади от болезни? – увильнула я от ответа.

Люба поскребла ногтем по скатерти, меня передернуло.

– Не делай так, мороз по коже дерет.

Доброва обхватила ладонями чашку с капучино.

– Нас с Иваном свели родители. В особенности старалась моя мама, спала и видела, чтобы я вышла замуж за Доброва. Она считала Ваню лучшей партией на свете. Мои чувства в расчет не принимались. Да и не было у меня никаких чувств. Я выходила за Ваню без любви. Он хороший, симпатичный, честный человек, чего еще надо? Понимаешь?

Я кивнула и начала рыться в вазочке с печеньем. Странный получается разговор. По моему разумению, Любе сейчас следует на всех парах нестись в клинику, а она вознамерилась изложить историю своей семейной жизни.

Доброва, ничего не подозревая о мыслях собеседницы, продолжала говорить.

Мать Ивана, Анна Егоровна, работала вместе с Марией Николаевной, матерью Любы. Женщины дружили и задумали поженить детей. И Анна, и Мария старательно сталкивали Ваню с Любой, но, когда Добров стал проявлять к девушке интерес, его мать неожиданно дала задний ход.

Анна Егоровна выдумывала разные поводы, чтобы оттянуть бракосочетание, предложила молодым годовой испытательный срок, нежно при этом воркуя: