Рыба

Он постоял на площадке, тронул ручку соседней двери. Их соседом был парикмахер Иван Карлович, толстый, рыхлый, с большими белыми руками. Его отвислые щеки дрожали, когда он бранился. Бранился он почти каждый день предметом его ярости были мальчишки-птицеловы. Тогда почти все в их доме были птицеловами. Птиц ловили, покупали, меняли: чижей на чечеток, чечеток на синиц. Только воробьев не ловили: воробей хоть и сер и прост, но в неволе умирает.

Ранними утрами, когда начинали звенеть будильники, Иван Карлович выходил на улицу и неподвижно стоял, что-то пришептывая и подсвистывая. На его плечи садились птицы. И воробьи тоже. Они клевали семена с его ладони. А он стоял умиленный и добрый.

Матрос потянул дверь на себя, она отворилась. У Ивана Карловича он никогда не был. Да и что ему было делать у парикмахера Ивана Карловича? Сейчас, как бы подталкиваемый застарелым чувством вины, он вошел в закопченную кухню. Желтые пятна на штукатурке, сырость, уныние от бесполезности кастрюль, мисок, широкой плиты и молотков для отбивания мяса. И пыль... Из кухни узкий коридор вел в комнату, квадратную, метров тридцати. Комната сверкала, невзирая на темень стен, на стоявшую посередине ржавую железную печурку. Сверкали радуги, осколки радуг, пронзительные искры. Неподвижно сверкали. Комната была загромождена аквариумами и фикусами. Листья у фикусов побурели, поникли. В аквариумах стояли золотые рыбки, вуалехвостки и черно-оранжевые драконы. Они смотрели выпученными глазами и не двигались. Матрос хотел опустить палец в воду, вспугнуть их, чтобы ожил этот застывший блеск, - палец наткнулся на твердый холод. Это был лед. Ровные и прекрасно-прозрачные кристаллы льда. Только тогда матрос ощутил открытую фрамугу и разглядел иссохшего, неподвижного старичка в кресле. Старичок сидел с непокрытой седой головой, на его лице с обнаженным в улыбке ртом синевато темнели следы сажи.

Матрос попятился. Он и на лестнице пятился. Потом повернулся и быстро, насколько позволяли раненые ноги, пошел, можно сказать, побежал. Он ковылял по оживающей улице. Мартовское солнце зажигало капель, рождало на лицах радость, словно дарило людям дополнительные продуктовые карточки, и теперь люди выживут.

* * *

- Рыба!

- Рыба!

- Плотная рыба!

Рыбаки грохотали по палубе тяжелой обувью. Резиновые фартуки на них, брезентовые рукавицы, - казалось, люди собираются ковать раскаленный металл.

* * *

- Рыба! - кричал Женька, пересиливая боль в ссохшемся от волнения горле.

- Рыба! - кричал рядом с ним Куница.

Из каюты вышел капитан Малыгин.

- Эй, ерши. Марш за мной. Не толкитесь у рыбаков под ногами.

- Мы тоже работать станем, - возразил Женька.

- Нечего сейчас работать. Потом наработаетесь. - Капитан полез на спардек. Ребята за ним. - Стойте здесь. Внизу вас сомнут. - Капитан оставил ребят на спардеке, сам поднялся на мостик.

Куница облокотился на леер.

- Сейчас здесь все по ролям расписано. Нам пока делать нечего...

Капитан стал у рулевого колеса, сменив своего старпома. Механик Коля включил на стреле мощную лампу, она выхватила из темноты кусок моря, черно-литого и маслянистого.

Эхолот все щелкал и щелкал...

* * *

"Рыба! Рыба! Плотная рыба!" - Женька повторял эти слова про себя, как припев к тревожной древней песне, у которой не было слов и мелодии не было, - только ритм, напрягающий сердце: "Рыба! Рыба! Плотная рыба!"

Сейнер делал маневр, заходил на косяк. В ялик, с которого ребята проникли на судно, спрыгнули двое: Захар и полураздетый парень Юрий, у него они сидели на койке. Захару подали бидон с мазутом. От винта шли буруны. Ялик скакал на волнах. Захар запалил факел. Оранжевые лоскуты огня летели вслед сейнеру, долго не угасая.

Рыбаки стояли вокруг поворотной площадки, развернутой роллом к корме.

- Отдать кляч! - скомандовал бригадир, коренастый и бритоголовый; теперь все на судне, и капитан в том числе, подчинялись его командам.

Громадный кошельковый невод посыпался в темную воду. Он стекал бурым потоком, грузила тянули его нижнюю кромку на дно, верхняя кромка покачивалась на поплавках, одним концом прикрепленная к ялику; ячеистая капроновая стена огибала рыбу кольцом - сейнер давал круг.

Когда судно и ялик сошлись, бригадир отдал команду подтянуть нижнюю подбору, тогда невод соберется кошельком и некуда будет деться рыбе. Лязгнула и зарокотала лебедка, затягивая кошелек.

- Суши! - крикнул бригадир.

Механик Коля передвинул рычаги на лебедке, невод пополз на поворотную площадку, извиваясь между турачками. И вдруг бригадир закричал:

- Стой!

Стало тихо. Отчаянная салака прыгала из кошелька в чистую воду через поплавки.

Голощекин глянул снизу на спардек, на мальчишек.

- Эй, дело, чем так стоять, хватали бы рыбу с воздуха. Рубли через сетку скачут.

Захар на ялике размахивал факелом. Потом почти окунулся в воду, что-то рассматривая, потом плюнул, передал факел Юрию и еще ниже свесился. Рыбаки на сейнере заволновались.

- Суши руками, - скомандовал бригадир.

Мимо ребят пробежал капитан.

- Мациквал, - прошептал Куница. - Пошли. Теперь всем работа.