Рыба для президента

Петров вылетел из кабинета и затравленно уставился на Майку. Дальше все покатилось уже будто без его участия, но все же с ним и ради него. Откуда-то вырос высокий блондин, личный шофер Первого, у подъезда стояла черная «Волга» с никелированными дугами и стрелками на крыльях, с блестящим оленем в стремительном прыжке. Потом был серый, как в тумане, город за окнами и крыльцо обкома.

Петров еще не знал, что, выйдя из машины Самого, он делает свой первый нечаянный шаг к далеким Московским звездам, о существовании которых, конечно же, слышал и даже как-то видел, но не мог и допустить столь дерзкой мысли, что к ним уже выложена для него особая дорожка.

Глава 11

Майор Власин сошел по приставной лесенке и махнул пилоту рукой. Тот солидно кивнул, выглядывая в оконце. Власин не успел сделать и десятка шагов, как маленький юркий самолетик развернулся и покатил к взлетной полосе. Его единственный пассажир Саша Власин уже доставлен к месту назначения, а горючего хватит как раз до ближайшего военного аэродрома: заправится и полетит дальше, туда, откуда его и прислали, из эскорта французского президента.

Навстречу Власину по летному полю от служебных въездных ворот торопливо ехала серая «Волга» полковника Кима Олеговича Белова. Полковник вышел из нее, не доезжая метров пятнадцати до майора и, почти чеканя шаг, двинулся навстречу. Майор немного струхнул от неожиданного и незаслуженного, как ему казалось, почета. Полковник был в форменной одежде артиллериста, что майора не удивило – он ведь сам обычно был одет в летную военную форму. Правда, на этот раз на нем был штатский серый костюм, белая рубашка, темно-синий галстук и почему-то коричневые сандалии.

– Другой обуви вашего размера нет! – отрезал лейтенант Стойкин, когда Власин с изумлением протянул ему сандалии.

Власин подумал, что пожилой лейтенант по-своему, по-старшински, мстит ему за тот разговор в вагоне. Пришлось обувать сандалии. Остальное из одежды, подобранной Стойкиным, было вполне сносным, почти не ношенным.

Полковник Белов козырнул и протянул руку. Его вы бритое суровое лицо неожиданно тронула легкая улыбка.

– Ждем. Ждем вас, Александр Васильевич. Пожалуйте в машину. Только прошу вас… разговор начнем в Управлении, не раньше.

– Не доверяете шоферу?

– Стремлюсь доверять, поэтому и не посвящаю в то, что это доверие может подорвать…

– Мудрено, Ким Олегович.

– Служба такая, дорогой вы мой. Ходи да оглядывайся. А тут такое дело! Ну что же это я?! Вы, небось, с дороги устали, проголодались?

– Не успел. Лету с дозаправкой всего-то четыре часа…

– В воздухе энергия расходуется быстрее, чем на земле. Считай рабочий день не ели и не пили. То есть в два раза больше, чем летели.

Он негромко засмеялся, обнажив ряд крепких мелких зубов. Власин успел заметить, что все они как-то по-акульи заострены, чуть желтоватые, сухие.

Ехали около получаса, ныряя под пыльные шлейфы самосвалов, обгоняя трактора, автокраны и разный громоздкий грузовой транспорт. Только ближе к городу дорога стала шире, хотя и по-прежнему с ухабами и ямами, но зато появились и легковые машины, редкие мотоциклы и даже, к удивлению майора, несколько телег, запряженных лошадьми.

Полковник перехватил взгляд гостя и махнул рукой:

– Колхозники. На горюче-смазочных экономят. Говорят им, говорят, а они все туда же! Ничего! Мы с этой отсталостью как-нибудь справимся. Вы не смотрите, что у нас тут провинция. Мы – город студентов. У нас целые районы – одни вузы да общежития. А промышленность какая! «Почтовых ящиков» что грязи!

Грязи действительно было много – на самой разбитой дороге, в оврагах вдоль нее, на улочках, пересекавших шоссе.

Власин понял, что полковник принимает его за москвича, что он не знает о его постоянном месте службы, и зарделся от удовольствия. Вновь, словно касание невидимой шелковой шали, задели его мысли о матери и бабке, которые, быть может, теперь дождутся его… Он улыбнулся и уставился в окно, чтобы полковник не заметил его волнения. Чего доброго решит, что столичный майор посмеивается над его провинциальной застенчивостью, вызванной, как, наверное, Белову казалось, примитивностью их быта.

На самом деле город Власину нравился. В нем была какая-то трогательная традиционность, сохранившаяся в далеких уральских и сибирских городах, да и во многих русских европейских селениях, расположенных вдоль старого каторжного тракта. Почему именно там, Власин точно не знал. Но ведь имелась на то какая-то причина! Не случайно же так! Ему подумалось, что, скорее всего, бывшие каторжане и ссыльные оседали на этих землях и, оторванные от общения со столицами, волей-неволей культивировали в себе и вокруг то, с чем пришли сюда когда-то, звеня кандалами. Каждая новая эпоха вела по тракту своих каторжан, которые сливались с той генерацией, что прижилась здесь много раньше и уже давно устроила свой быт и состарилась.