Рыба гниет с головы

– Нет, не этого я хочу, – возразил Антон. – Я хочу вам доказать, что дело не в водке, а во вседозволенности, в чувстве, которое испытывают к нам эти евсюковы и другие, вполне осознанно творящие не менее страшные дела. Черт с ними, с преступлениями, совершенными в пьяном виде. Вспомните погибшего в Томске в 2010 году журналиста Константина Попова! Его зверски, иных слов не подберешь, избили в вытрезвителе, после чего он умер в больнице. Замечу, не голову ему проломили, не упал он неудачно от удара. Он умер от повреждения кишечника, мочевого пузыря, отека мозга. Это зверство, дорогие мои, и иначе не назовешь. Реакция опять опереточная. Не люди виноваты, а учреждения!

Активизировали общественную дискуссию о вытрезвителях, и в итоге в течение 2011 года все они были закрыты. Как водится, в отставку отправили начальника УВД Томской области, а сержанта приговорили к двенадцати годам лишения свободы. Уволить и посадить, конечно, надо было, но выводы-то сделаны поверхностные, а значит, не сделаны совсем.

– Я всегда говорил, что вытрезвители – это только сборщики денег!

– Да подождите вы, Сергей Викентьевич, с этими вытрезвителями! Не в них дело. Дело в том, что в полицию попадают люди, которые ни в грош не ставят других людей, люди без чести и совести, люди с криминальными наклонностями. Речь идет о том, что это – система, которая отторгла нормальных сотрудников, мешавших ей. К нам уже относятся как к бандитской организации, нас попросту стали бояться, понимаете!

– К нам? – Голова фельдшера медленно повернулась к Антону. – Ты сказал «к нам»?

– Да, – кивнул Антон, поняв, что сгоряча проболтался. Но отступать было поздно. – Именно так я и сказал. Не хотел я вас втягивать в эти дела, поэтому сразу и не признался, что я – офицер полиции из Екатеринбурга. И поэтому у меня сердце болит не меньше, чем у других людей. Есть и другая причина, но это сейчас не важно, важно, что в стране продолжают пытать людей, и происходит это не в каком-то отдельном городе, а почти повсеместно.

– В этом году про Питер говорили, – вставила Тоня, – про мальчишку, который был невиновен, а его в полиции забили насмерть. Там еще генерала какого-то большого сняли.

– Было, – согласился Антон. – И Казань в этом году была, где уже следствие идет.

– Но можно же что-то сделать, – нахмурился фельдшер, – как-то следить за тем, что происходит в полиции, что там творят. Контролировать как-то.

– Можно, Сергей Викентьевич, и предлагается. Руководство МВД предлагает оборудовать все отделы полиции камерами видеонаблюдения, и даже говорят, что использовать надо те, что остались без дела после выборов. И про перегородки стеклянные тоже говорят, чтобы было видно кто, где и чем занимается. Только чушь все это! Пытать, выбивать показания можно и в подвале, можно вывозить за пределы отдела, в лес, на стройку, еще куда-нибудь. Дело-то не в этом – дело в доверии к полиции, в отношении к ней людей. Вы вот тут живете и думаете, что у вас в нескольких отделах завелась мразь, что это вам только так живется, а такое по всей стране творится. И реакция начинается на все это страшная!

– Господи, – испугалась Антонина и прижала руки к груди, – что ж ты пугаешь-то!

– Кое-кто, Тоня, испугался не на шутку, – зловещим голосом ответил Антон. – Забыли уже историю «Приморских партизан»?

– Это бандиты, которые на милиционеров нападали?

– Конечно, – согласился Антон с иронией, – это тогда местная милиция их так нарекла. Да и глупо было бы надеяться на другую реакцию. А вот народ, он все видит, все понимает, и название «партизаны» им местное население дало. Как же еще власти должны реагировать на это?

– А на самом деле как там все было?

Антон покосился на Сергея Викентьевича, который все молчал и курил сигарету за сигаретой.

– А на самом деле там происходило и происходит все то же самое, что и у вас, что по всей стране происходит. Издевательства, пытки, унижения, ложные обвинения, которые пытаются навесить на неповинных людей. Никто не афиширует заявления этих пятерых молодых людей, которые жили себе и жили мирной жизнью и вдруг схватились за оружие. А ведь они говорили, объясняли, что толкнуло их на вооруженный протест. И отец одного из них журналистам прямо говорил, что, если его сына попытаются убить при задержании, он сам возьмется за оружие. Народ суда хотел, чтобы причины вскрылись, как гнойник, а все закончилось, как всегда. Только кто-то придумал, что парни стали наемниками или даже сторонниками исламских экстремистов. А они просто по молодости и глупости увидели в этих экстремистах братьев, сторонников, вот и стали пытаться быть похожими на них. И это тоже страшно.

– Значит, народ схватился за вилы и топоры? – вдруг пробормотал фельдшер, туша в пепельнице окурок.