Рыба и другие люди (сборник)

В восемнадцати верстах от Скульских было имение А. П. Филисова, брата генерала Сергея Порфирьевича Филисова, героя 1812 года. Александр Порфирьевич Филисов во время смерти императора Павла Петровича был на карауле во дворце, и после катастрофы немедленно подал в отставку и переехал на житье в имение Дарское, где жил с женой своей Евдокией Петровной, урожденной княжной Шелешпанской. Детей у них не было, и они взяли на воспитание дочерей двоюродного брата Александра Порфирьевича – Ивана Семеновича. Старшая из девочек, Душа, была крестницей Евдокии Петровны.

Для того времени воспитывали девочек очень хорошо, они обе четыре года учились в Москве, в частном пансионе, брали уроки у лучшего учителя Иоганниуса. Старшая, не особо красивая, отличалась музыкальностью и была очень кроткая, дельная и скромная девочка, которая всех очаровывала ласковым обращением и необыкновенной приветливостью. По выходе из пансиона девочек привезли в деревню, а для того, чтобы они не забывали то, что прошли в пансионе, выписали им гувернантку Антуанетту Христиановну Шпеер, которая с ними гуляла, читала, работала и выезжала.

Несмотря на разницу характеров, А. П. Филисов и Г. М. Скульский были в более или менее хороших отношениях и ездили друг к другу. Василий Николаевич увидал Евдокию Ивановну, которая часто заменяла за столом хозяйку, страдавшую сильными мигренями. Ему понравилась кроткая и скромная девушка, и он замолвил слово Александру Порфирьевичу о возможности посватать ее за своего зятя. Приемные родители согласились, не спрашивая согласия Души.

Назначен был приезд жениха. С утра начались особенные приготовления на кухне, то и дело сновали горничные и лакеи по двору. Барышням велено было надеть праздничные платья. Суетились все. Даже старые тетушки, жившие в мезонине, то и дело посылали свою девку узнать: что, приехали ли Скульский с зятем? Наконец показалась из-за любимского леса коляска, запряженная тройкой лошадей, с форейтором и двумя гайдуками на запятках, и подъехала вскоре к крыльцу. Встреча гостям была очень приветливая. Пошли в гостиную, куда принесли на огромных подносах разные водки, настойки и закуски. Затем позвали барышень. Душа долго дичилась и не хотела выходить к гостям, несмотря на уговоры Антуанетты Христиановны, и вошла в гостиную робко, опустив глаза и не смея смотреть на приехавших. Зато резвая красавица Саша, веселая и страшная хохотушка, сделав церемонный реверанс, так и впилась в молодого вдовца.

– Сестринька, – шептала она сестре, – ты только взгляни, какой он красивый, авось не съест тебя.

Таким образом началось знакомство Георгия Христофоровича с Евдокией Ивановной, и не прошло и полугода, как они стали мужем и женой».

Я отложил тетрадь в сторону. Удачная жизнь Георгия Христофоровича походила на волшебную сказку. Материнская просьба не давала покоя, но кому нужна сейчас история Жоржицы Зографа? Мама всю жизнь проработала в Историческом музее среди вещей, картин, документов, привыкла к ним и, как музейный сотрудник, была лишена азарта коллекционера. Она и просила меня, как историк историка, но я давно ушел из академической науки, она, как я убедился, только плодила мифы. Не воруй. Я привык воровать. Не вижу в этом ничего зазорного.

8

На даче ничего не изменилось. У забора росли незабудки. В углу участка стояла яблоня, вся в белом цвету. С час я слонялся без дела, попытался разжечь костер. Но днем, на свету он не имел смысла.

Я поднялся на второй этаж, проглядел недописанную сказку и выбросил листы в мусорную корзину. Меж ветвей пролетела серая ворона, я окликнул ее, но она даже не поглядела в мою сторону.

Недавно я сказал любимой:

– Давай я украду тебя.

Она отрицательно покачала головой.

Листья каштана теребил ветерок, их мельтешение напоминало теперь бесплодные салочки-догонялки.

Затем я открыл книгу Сэй-Сёнагон на последней странице: «Спустился вечерний сумрак, и я уже ничего не различаю. К тому же кисть моя вконец износилась.

Добавлю только несколько строк.

Эту книгу замет обо всем, что прошло перед моими глазами и волновало сердце, я написала в тишине и уединении моего дома, где, как я думала, никто ее никогда не увидит…

Тюдзе Левой Гвардии Цунэфу́са, в бытность свою правителем провинции Исэ́, навестил меня в моем доме. Циновку, поставленную на краю веранды, придвинули гостю, не заметив, что на ней лежала рукопись моей книги.

Я спохватилась и поспешила забрать циновку, но было уже поздно, он унес рукопись с собой и вернул лишь спустя долгое время. С той поры книга и пошла по рукам».

Сэй-Сёнагон лукавит. Ее лукавство мне по душе.

Я подошел к столу, дочитал тетрадь до конца. Рукопись была короткой и обрывалась неожиданно, сказки так не кончаются. Пустые листы, не тронутые пером, – мне не у кого было спросить продолжения. За окном стало темно, я с трудом различал написанное. Я устал, а потому вышел на улицу. Разжег настоящий костер, глядел в огонь, в пляшущие языки пламени. Смолистая сосновая коряга стреляла трескучими угольками.