Рыба и другие люди (сборник)

Понятное дело, я относилась к тому же разряду, что и дворник-башкир и электрик Володя. Петровна приняла меня как свою, останавливала при случае, сообщала новости: кто, куда, с кем и зачем. Мне приходилось слушать – бабушка к своей службе относилась серьезно, сбор информации о жильцах считала делом обязательным. Она действительно все знала-подмечала, но, вымуштрованная рынком, держала рот на замке и отводила душу только с себе подобными. Я жила на птичьих правах и, хотя прекрасно понимала, что вряд ли кто станет прогонять меня от лежачей больной, все же ее слушала – старушка, стоило ее обидеть, показала бы коготки.

Я слушала ее сначала вынужденно, потом втянулась: дом жил такой интересной жизнью, что разворачивающаяся на моих глазах сага была почище «Санта-Барбары». Но через месяц-другой, завоевав доверие Полины Петровны, я перестала ходить к ней по вечерам – появилась причина, да и истории ее мне прискучили: те же льнозаводские сплетни, только с московским колоритом. Ножкиных обокрали на даче, но они богатые – им это что слону дробина: Бессонов, отставной летчик, допился до белой горячки, и жена сдала его в дурдом. Молодой Комарин заработал на своих картинах кучу денег в Голландии и купил отцу – народному художнику СССР – японский внедорожник. Папаша поехал на дачу в Абрамцево, не справился с управлением и улетел в кювет, теперь с множественными переломами лежит в Боткинской. Были в доме два кришнаита: один тихий – армянин Погосов, один буйный – еврей Горелик, гонявший мать по квартире с топором за каждую съеденную украдкой котлету; посадил несчастную старуху на вегетарианскую диету и заставлял перед сном читать непонятные молитвы на непонятном языке. Была одна лесбиянка из шоу-бизнеса: «Машина у ней дорогая, а все девчонки не старше двадцати, но добрая, всегда мне шоколадки дарит!» Были голубые, астматики, диабетики, ребенок-дебил, дедушка, ухающий по ночам филином, цирковой акробат – ночной радиолюбитель, презирающий интернет и помешанный на азбуке Морзе, был цыган Сева из театра «Ромэн», страдавший от собственных загулов герой-молодец. Глубокой ночью ему подвозили кокаин странного вида курьеры. Вечно его обкрадывали бляди, которых Сева то нещадно бил, то осыпал цветами, как и Петровну, которой всегда подносил розы, полученные после выступлений. К Севе по причине дебошей часто наведывалась милиция, но он всегда откупался, и не раз менты едва уползали из цыганской квартиры – щедрый на водку, он всех поил до полусмерти. Были тут и интеллигенты, тихие, едва сводящие концы с концами, были и такие, что никак не могли свыкнуться со сменой строя, бывшие профессора, заслуженные артисты и народные художники, которым перестали заказывать картины о пионерах-героях, – они громко вздыхали перед лифтом, жаловались Петровне на жизнь, и она заговорщицки подмигивала им, как бы намекая: терпение, все еще возможно, эти демократы сами себя же и потопят в собственном говне. Такое панибратство и нарочитая грубость были приятны осколкам прошлого, они чувствовали единение с народом, гордо поднимали подбородок и шагали в лифт, как Гагарин в ракету. Ей было принято плакаться в жилетку, у нее спрашивали: чем кормить заболевшую собаку, как вести себя с дочерью, сделавшей аборт от горячо любящего ее мужа. Были в доме и иностранцы – они снимали квартиры от месяца до года. В основном вежливо улыбающиеся американские студенты, индусы-бизнесмены – их белоснежные чалмы почему-то приводили Петровну в священный трепет. Однажды появился и пропал настоящий швед, чья трубка источала божественный аромат. Петровна уверяла, что чувствует иногда перед сном запах его табака спустя три месяца после его отъезда. Была японская виолончелистка, пятый год учившаяся в консерватории и умудрившаяся затопить в три часа ночи сумасшедшую дизайнершу Тамару – та грозила судом, но удовлетворилась двумя тысячами долларов, хотя ремонт дороже пятисот не стоил. Японка заснула в ванне, где, медитируя, пыталась избавиться от преследующих ее звуков струнного концерта Шостаковича. Петровна коллекционировала новости, сортировала их, выстраивала по ранжиру и подавала собеседнику в зависимости от степени доверия: кому посвежей и посоленей, а кому – залежалый товар. Одна от нее вышла реальная польза – она предложила мне мыть лестничные клетки.

– Не барынька, вечерком помоешь час-другой, а три с половиной тысячи в кармане. Раньше я сама мыла – теперь уже не по силам.

Я, не раздумывая, согласилась.