Рыба. История одной миграции

Я смотрела не на него — на коня: черный, поджарый, белая звездочка во лбу, белые чулки над копытами — признаки хорошей крови. Сбруя на коне была новая, с блестящими медными бляшками, зато седло простое, колхозное и хурджины из фабричной цветной ткани. Конь стоял на отвале, глядел умными глазами, казалось, прямо на меня. Я не вытерпела, поднялась к нему на отвал, принялась гладить плоскую теплую скулу — он несколько раз весело тряхнул головой, тихонько заржал и, играя, попытался прикусить мою ладонь.

Узбек, старик лет пятидесяти-шестидесяти, с иссиня-черной крашеной бородой, в коричневом стеганом халате, перепоясанном кушаком, с обязательным ножиком-пичаком на боку в ножнах, в брезентовых сапогах, легко спрыгнул с коня, передал мне уздечку, а сам занялся хурджинами, понес их к нашему лежбищу под навесом.

— Посмотри за конем, хороший, — бросил мне через плечо.

Он привез виноград. Высыпал целую гору на столик, угостил, похлопав по плечу Каримчика, сел в тени на корточки, явно ожидая продолжения знакомства. Знал, что делает, вторгался в наш мир по законам своего, требовал внимания и почета. Пришлось поить его чаем и кормить лепешкой с повидлом.

Галя, Ася, Нар подошли к столу. Гостя звали Насрулло — он сторожил колхозный виноградник и приехал договориться по-соседски. Я слушала их разговор вполуха — роскошный жеребец, которого я уже свела с отвала, завладел моим вниманием. Он стоял спокойно, как сохраняющий достоинство взрослый мужчина, и лишь слегка косил на меня хитрым глазом. Я сдерживалась из последних сил, не гладила его, только нежно трогала пальцем шею, тайно, чтобы никто не видел.

Насрулло просил не воровать виноград.

— Зачем берешь, ко мне приходи, всегда так дам, хороший виноград, сладкий, дружить будем, соседи.

Галя поднесла ему пиалушку с чаем, он отхлебнул с громким хлюпом, расправил широкие плечи, пошевелил ими, устроился поудобнее, словно собирался высидеть долгий обед. И вдруг посмотрел прямо мне в глаза и подмигнул.

— Брось узду, иди к нам, пусть конь тоже кушает.

Я только крепче вцепилась в повод.

— Можно покататься?

Вопрос выскочил сам собой, я даже не успела удивиться собственной наглости.

— Кататса хочешь? Катайса, хороший конь. — Он серьезно кивнул.

Галя почему-то посмотрела на меня сурово, но мне уже было все равно.

Я вскочила в седло, ударила пятками в бока. Конь рванул в галоп.

Привстав на стременах, держась левой рукой за луку седла, я потеряла дар речи от восхищения. Тело сразу поймало ритм.

Раньше на таких ражих конях я не ездила, но с этим мы будто поняли друг друга без слов. Он несся по плоской выжженной равнине, я почти отпустила уздечку. Два раза легко перелетел через какие-то канавы, я чуть не упала, но удержалась и закричала от нахлынувшего счастья — я скакала на черном сильном коне, и он нес меня куда-то вперед, к горам, и ветер бил в лицо неистовый и жаркий.

Сколько мы отсутствовали, не знаю, Галя потом сказала, что полчаса — не больше. Но эти полчаса им пришлось развлекать ако Насрулло, а это было занятие не из легких. Узбек улыбался всем лицом, чмокал губами и все порывался перейти на родной язык, что ему не позволили сделать Аська и собственная гордость, — в гостях полагалось говорить на языке расстелившего тебе скатерть-достархан дома. Говорить было не о чем — пили чай, ждали меня, проклиная в душе мою бесшабашность.

Когда я прискакала, ругать меня не стали — я так сияла, что язык у них не повернулся. Задыхаясь, я вручила узбеку уздечку, выдохнула «спасибо».

Насрулло легко для своих лет вскочил в седло, повернул коня вокруг оси, заставил его погарцевать и резко остановил, затем что-то гортанно ему крикнул, конь только постриг ушами — он слушался хозяина беспрекословно. Насрулло поднял руку:

— Приезжай кататса, приедешь завтра, винограда дам!

— Да-да, спасибо!

— Спасибо за угощение, всегда жду соседей!

Он чуть качнулся в седле, и конь разом взял в галоп, словно не носился со мной полчаса по равнине. Насрулло слился с ним — они почти летели над землей, пока не скрылись за высоким бугром.

9

На следующий день я все думала, как мне сбежать и покататься на узбекском скакуне, — Должанская настрого запретила всякие отношения с Насрулло: сторож ей не понравился. О том, чтобы уйти с работы, нечего было и думать. Мне помог случай. У Каримчика разболелась голова, и, когда днем Ахрор приехал отвозить нас на обед, Галя с сыном отправились на базу. Мы трое заявили, что пообедаем на раскопе.

Как только Галя уехала, Нар с Асей нырнули в душную камеральную палатку. Я знала эту хитрость — камералка стояла от нашего навеса-стола метрах в пятидесяти, они закрывали вход и поднимали другой полог, глядящий в сторону гор, подвязывали его — получался тот же продуваемый навес с тенью, отделяющий их от раскопа и сохраняющий только видимость закупоренной палатки. Что они там делали, я знала — Ася посвящала меня во все подробности.