Рыба, кровь, кости

Джозеф Айронстоун, скорее всего, в то время был в Индии, и все же он аккуратно отметил это место. Что привлекло его? Уже не в первый раз я задумалась о том, что же случилось с Джозефом, в которого стреляли, которого похитили и который, как поведал мне Фрэнк Баррет, считался убитым. Куда исчез Джозеф? Почему все решили, что он убит? Мне на память пришли давнишние вопросы отца, которые он задавал одуревшей от наркотиков публике, развлеченной его спектаклем про Джека Потрошителя:

Почему Джек перестал убивать?

Куда он делся, совершив последнее убийство?

Прошлой ночью меня снова мучил кошмар, повторявшийся с самого убийства Салли, тот, в котором Джек возвращается, во всем блеске своей громкой славы.

Я не мясник,

И не еврей,

Морей я не любитель,

Но для тебя — веселый друг,

Твой верный Потрошитель.

В этом сне сад — кладбище, где бамбук разросся в бескрайний чудовищный лес. За мной по пятам идет Джек, а может, это я следую за ним, вынужденная вернуться на дорожку, ведущую к чему-то, чего я не хочу видеть или делать. Вокруг кладбища — разверстые могилы. Проснувшись в холодном поту, я записала сон в тетрадь и сегодня утром нашла эти слова: «Я накручиваю похоронные мили. Совсем как обычные, воздушные. От покойника к покойнику».

Иные способны забыться в работе, но судебная фотография едва ли создана для того, чтобы выкинуть из головы мертвецов. Сегодня, когда я уронила рентгеновскую камеру в третий раз за час, Вэл вздохнул и спросил, что стряслось.

— Это похоже на безумие, Вэл, но… но, как ты думаешь, могут ли в нас обитать гены наших предков? Ну, знаешь, как сквотеры, которые самовольно поселяются в чьем-то доме?

Я боялась, что он прочтет мне лекцию об опасности легких метафор, предлагаемых наукой. Но он отнесся к вопросу серьезно.

— В какой-то степени все мы населены призраками, — сказал он, указывая на бедренную кость, которую я фотографировала. — Вот эта кость — результат врожденного повреждения; жизнь предков этого человека отразилась на его скелете. Безусловно, тоже своего рода призраки. — Он пытливо взглянул на меня. — Не твои, впрочем.

Сперва запнувшись, я попыталась объяснить:

— Этот дом… Не знаю, но у меня такое чувство, будто я живу в мозгу другого человека, делю с кем-то чужие кошмары, как будто все эти коллекции — чьи-то нейроны, а я должна найти между ними связь, но упускаю самый важный проводок или свидетельство.

— Древние греки придумали слово «анагнорисис» — опознание, узнавание: воспоминание о забытом прошлом. Оно было ужасно популярно у ребят вроде Софокла. Я всегда считал этот театральный прием несколько переоцененным. — Вэл потихоньку, ходя вокруг да около, подводил меня к более современным выводам. — Конечно же, нас могут преследовать вещи, которые мы совершили и храним об этом лишь самое смутное воспоминание — если вообще об этом помним, — продолжал он. — Невропатолога пользуются термином «скотома» для описания провалов в сознании, ментального слепого пятна, которое может быть вызвано неврологическим повреждением, допустим, в чувствительной зоне коры головного мозга, или же попытками нашего сознания отрицать противоречивые факты. Полагаю, такое нарушение может возникнуть у очевидца особо жестокого убийства, да? Или от наркотиков — например, у человека, убившего свою жену под действием фенциклидина. Ты когда-нибудь принимала галлюциногены? Я слышал, некоторые молодые люди находят их весьма… просветляющими.

Я ответила, что предпочитаю вести свой собственный, непросветленный образ жизни.

— Опыт моих родителей оттолкнул меня от наркотиков. Они всегда становились такими скучными, когда были под кайфом. Но что ты думаешь о Джозефе, о наших общих чертах?

— Я думаю, тебе следует проводить поменьше времени в этом подвале. Судя по тому, что ты мне рассказала, неудивительно, что тебя мучают кошмары.

— Забавно слышать это от того, кто постоянно возится с гниющими костями. Все равно это ерунда, все эти кошмары о Потрошителе. Они мне снились еще в детстве. Серийные убийства мне даже не интересны.

— Значит, есть такие убийства, которые тебе интересны?

— Ну да, конечно. Те, у которых есть мотив.

— А случайные убийства тебя не привлекают?

— Нет. Это как… ну, не знаю… Слишком похоже на то, что и так с нами произойдет.

— Ты, наверно, и Бога считаешь кем-то вроде серийного убийцы?

В это время я крупным планом снимала необычайно большое костное образование на ступне человека, который хромал с рождения.

— Серийный убийца? Нет. Я просто не уверена, что он мне очень нравится, вот и все. — Я попыталась превратить все в шутку. — Скажем так, если мне когда-нибудь представится случай с ним встретиться, я бы ему косточки пересчитала.

Вэл наконец извлек осколок кости из грудной полости, выпрямился и внимательно на меня посмотрел.

— Я думаю, тебе нужен отпуск. И подольше.