Рыба, кровь, кости

Без дальнейших колебаний Арун взялся за врачевание избитого тела и лица ее мужа. Он закатал рукава и тщательно помыл руки в теплой мыльной воде, которую она принесла по его просьбе, затем предложил ей сделать то же самое, объяснив, что в Индии самую большую угрозу представляет заражение. Как будто я не знала, подумала Магда; меня уже заразили. Ей стало дурно, когда они обнаружили, что рубашка и волосы на груди Джозефа пропитались кровью, слиплись и приклеились к коже, но Арун продолжал свое дело, подбадривая ее своими спокойными, уверенными движениями. Они тщательно промокнули ткань в теплой воде, чтобы ослабить ее, а потом осторожно, но решительно отлепили от тела окровавленный материал, пока Джозеф стонал и невнятно бормотал. Магда закрыла глаза, увидев, что его раны снова открылись и стали кровоточить.

Когда ее муж был раздет до пояса, Арун отступил на шаг и сказал, что дальше пока не надо.

— Кровь в основном из головы, а из таких ран она обычно льется очень обильно. Частенько эти повреждения выглядят хуже, чем есть на самом деле.

Без слов он подождал, пока она совладает со своей дрожью.

— Я положил в воду кое-какие обеззараживающие травки, миссис Айронстоун, и теперь мы должны хорошенько промыть его, с обеих сторон. Если я переверну его на бок, вы сможете дотянуться до его спины?

Магда кивнула, и Арун положил смуглую руку на окровавленные плечи Джозефа, перекатил его, обнажив спину. Она наклонилась и принялась губкой стирать грязь и кровь, очищая пепельную кожу своего мужа. Белый, как труп, думалось ей, белый, как дохлая рыба, белый, как кости, белый, как проказа. От Джозефа шел сильный дух рвоты и нечистот. Запах разложения. Чтобы подавить тошноту, она попыталась отвлечься, не думать о происходящем. Вдыхала вместо этого гвоздичный аромат дыхания Аруна. Запах его пота. Его рубашки, мокрой от пота и крови Джозефа. Все трое теперь тесно сплелись, сцепились в тесном объятии. В ее голове кружились образы мертвецов, которых обмывают и заворачивают в погребальные саваны. Джозеф такой белый, думала она, и его кожа такая холодная. Как на картинках, которые он собирал, где нарисованы трупы с содранной кожей и тела из камня с мягкими внутренними органами. Она пошатнулась, но спокойный голос Аруна помог ей устоять.

— В кармане моей куртки есть свежий паан, — сказал он. — Пряности, обернутые в лист бетеля. Пожуйте немного, пока работаете. Тогда тошнота отступит.

Она подняла голову и заглянула ему в глаза, находившиеся в нескольких дюймах от ее лица; сейчас она хотела прислониться к нему, прижаться к теплой коже его груди, зная, что сегодня они зашли слишком далеко — все трое. Сегодня в этом маленьком треугольнике, который образовался под качающейся лампой, они начали чертить собственную карту, плести собственную сеть взаимосвязанных треугольников, чтобы набросить ее на окружающий пейзаж. За основание можно было взять вот это — линию белого плеча Джозефа, идущую от кровати до того места, где ее перекрывала смуглая рука Аруна, и из каждого конца этой линии брался курс на отдаленную опорную точку. Я — паноптикум, думала она, одновременно и телескоп, и микроскоп, способный наблюдать за всеми нами троими в опасной близости и в то же время изучать узкие поры на коже Аруна, опиумные тени под глазами Джозефа.

Вместе они положили ее мужа на спину и вымыли его, так что волосы на его груди, порыжевшие от крови, снова зачернели и теперь казались чернильными пятнами на белой бумаге его бледной кожи. Длинными, медленными взмахами губки оба проводили по обнаженной груди Джозефа, словно их руки вместе снимали мерку с трупа ее брачного союза.

Риверс спросил, доверит ли она ему лечить своего мужа местным наркотическим веществом, которое он сделал из корней растений. Магда согласилась.

— Это то, что вы называете змеиный корень, — ответил он. — Мы используем его для лечения… нервных расстройств, а еще против бессонницы.

Она услышала, как позади них открылась дверь. Послышался крик: «Мамочка!» — и Кон на всей скорости ринулся через комнату и бросился в ее объятия.

— Мамочка! Скажи дяде, чтобы он не делал папе больно! Останови его! Останови его! Останови его!

Она отошла от кровати, держа ребенка.

— Ш-ш-ш, мой сладкий. Он не делает папе больно, он ему помогает.

— Неправда! Неправда! Он убивает папу! Смотри, кровь!

Она прижала ладонь к его рту. Только на секунду, чтобы остановить истерику. Не больше, чем на один удар сердца. Глаза Кона расширились. А когда она отняла руку, ошеломленная своим действием, он издал долгий пронзительный визг, который прорезал тишину дома и привел айю[45] и ночного сторожа. Она услышала голос отца и крикнула ему, что все в порядке, просто Кону приснился кошмар.

Мальчик вырвался из ее рук и побежал к няне, крепко обнявшей его. Ей Магда прошептала, что саиб заболел, а доктор лечит его лихорадку. Ее жизнь превратилась в нелепый фарс, в который никто не верил.

— Можешь идти теперь. Айя, отведи Кона обратно в постель.