— Надо писать «негде»…
— Что?
— «Негде жить». Смотрите.
Забрала у него мел, встала на колени, поправила.
— Вот так!
Поднялась, взглянула на него, дружелюбно объяснила:
— Так будет лучше…
Сделала два шага и снова остановилась, вернулась, открыла кошелек. Нахмурилась. Перебрала купюры, спросила у нищего, нет ли у него мелочи.
Тот только плечами пожал. Она положила пятьдесят франков, забрала из блюдечка три монеты, сказала, что это ей на проезд, и вышла из метро. Я — следом. Она перешла площадь Бланш под отчаянные гудки машин и стала подниматься по улице Лепик. Заходила то в один магазин, то в другой, до меня долетали обрывки разговоров.
— Да вы их просто разгромили! — ликовала булочница.
— Ну да! — радостно подтвердила Беатриса.
— Даже в газете написали.
Беатриса заплатила за багет, прошла метров двадцать и скрылась в аптеке, с каждым продавцом ей было о чем поговорить, и у мясника она заканчивала фразу, начатую в овощной лавке.
— Нынче люди экономят на хорошей еде, — отвечал ей мясник. — Едят одни бутерброды, да в «Макдоналдсе», а потом удивляются, почему болеют. И давай травить себя таблетками!
— Что же вы хотите? На продукты страховка не распространяется. Болеть выгоднее.
Мясник соглашался, немножко озадаченный. Говорила Беатриса так же, как ходила — торопливо, рассеянно, не задумываясь. Продавцу газет, который спросил трагически: «Видели, что творится в Израиле?» — спокойно ответила: «Их дело».
Он бросил на нее возмущенный взгляд. Она купила «Экип»[3] и ушла как ни в чем не бывало.
Был час дня, магазины начали закрываться. В лавочке на углу улицы Абесс Беатриса всерьез занялась сырами, а я смотрел на нее и пытался найти в интонациях речи, в выражении лица след, который могла бы оставить наша встреча. Не нашел. Покончив с покупками, она, помахивая сумкой, свернула на улицу Толозе. Было пасмурно, из домов доносился звон посуды. Странное дело: мне казалось, что я изучил Беатрис очень хорошо, ведь столько смотрел на нее, а вот ночью мне никак не удавалось помечтать о ней. Стройная фигура, развевающийся шарф, очки, похожие на крылья чайки, вид рассеянный, вот она, передо мной, но когда я пытаюсь ее вспомнить — полный провал. Я шел за ней, пытался выловить ее духи, как рыбку из реки, мне мешали крики торговцев и уличный поток запахов, и я только мрачнел.
Она перешла улицу Жюно, мурлыча хорошо знакомую мне песенку. Я вдруг подумал, что она меня заметила и затеяла игру. Она почти сразу же обернулась, и я застыл на месте. С балкона вспорхнули голуби. Женщина выглянула в окно и поздоровалась с нею. Беатриса полезла в сумку, уронила яйцо, оно разбилось, скорлупа поплыла по водосточному желобу. Она пошла дальше через скверик. Я проследил за уплывающей скорлупой. На улице Абревуар Беатриса толкнула калитку и исчезла в садике. Я побрел обратно.
Во второй половине дня я пригласил сестру с зятем в свою демоквартиру. Устроил им как бы показательный показ, они мне подыграли, квартиру как бы одобрили, и я даже записал их координаты. Они все время улыбались, им явно было не по себе, я все же на работе, а они как-никак мои клиенты. Софи несколько раз похвалила меня за чистоту на кухне, а Жан-Клод несколько раз похлопал по плечу и назвал везучим чертом. Наконец они ушли, а я углубился в «Экип».
В архивах газеты я купил подшивку за последние два года и стал изучать карьеру Беатрисы: «Атака Варт-Шулер», «Отличная игра Варт-Шулер», «Результативная передача Варт-Шулер». Теперь я знал обо всех ее неудачах и проблемах ее спортивного клуба (она играла за «Севинье»), вырезал статьи об их победах и с лупой отыскивал ее на всех командных снимках.
Спортзал клуба «Севинье» я обнаружил возле площади Республики, в здании, похожем на мечеть. Когда я пришел туда посмотреть на тренировку, на скамейках амфитеатра сидело человек тридцать, и Беатриса меня не заметила. Я сидел и смотрел, как она играет. Насколько в жизни она чувствовала себя скованно, настолько на площадке была как рыба в воде: атаковала, делала обманные движения, шла в проходы к корзинке. Когда ей удавалось забросить мяч, она отпрыгивала назад и закрывала лицо руками. Мне очень нравилось, как туго обтягивают шорты ее попку. Не люблю плоских попок, уж такой у меня вкус. Беатриса вела игру, она не бегала, она летала, всегда оказывалась там, где нужно, но при этом продолжала витать в облаках, зато другие девчонки от души хохотали, ругались, орали: «ура!». В перерывах Беатриса садилась на скамейку, в сторонке, неподалеку от меня. Я успел изучить ее жесты, ее реакции, и не ошибался. Станет жарко, оттянет руками майку; ожидая мяча, будет поглаживать рукой бедро, исподлобья следить за противницей, потуже затянет волосы.