Рыба - любовь

Английский фельдшер дал мне порошки против малярии, и мы стали грузить вещи в бонго. Я ходил, как во сне, таскал продукты и оборудование, словно глядя на себя со стороны. В последующие дни мое состояние еще ухудшилось. Мы медленно плыли вверх по реке, снимая на пленку все живое, что попадалось нам на глаза, от попугая до ягуара. Все, что кричало, летало, ныряло. За нашими бонго увязались желтые бабочки. Я все больше опухал, пальцы синели, мне объясняли, что комаров на свете чертова прорва, анофелес, или еще хехен[32], как будто это могло помочь мне поправиться. Лес становился гуще и ближе подступал к воде. Все было зеленым, однообразным, и мне казалось, что лодки вообще не двигаются. Я лежал под навесом из пальмовых листьев, мимо меня проплывали стволы деревьев, работали моторы, в листве раздавались крики. Шел проливной дождь.

Мы остановились в городишке под названием Сан-Ферандо де что-то-там-еще, где опять должны были проверять наши разрешения. Пост Национальной гвардии располагался в розовом домишке с ржавой крышей, и часовой в майке сообщил нам, что у коменданта сиеста. Мы отправились прогуляться: глиняные улочки, запертые дома, громкоговорители на стенах церкви, паутина. Не встретили ни души, кроме трех солдат, спящих в «джипе». И опять вернулись к часовому. На этот раз комендант полдничал, нас попросили вернуться через час. Через час выяснилось, что комендант на прошлой неделе умер и ждут преемника. Сэр Брюс тут же заплатил сколько надо, и мы спокойно поплыли дальше.

Вечером решили ночевать в затопленной деревушке. Стали заводить наши бонго под навесы и привязывать к сваям гамаки. Подгребая, я опустил одну ногу в воду и тут же выдернул с громким воплем. Сэр Брюс объяснил, что я наступил на пресноводного ската и нужно быть внимательнее. Фельдшер обработал рану, забинтовал ногу и сказал, что заживет не раньше, чем через месяц. Я заснул, напившись лекарств, под двойной противомоскитной сеткой. Беатриса держала меня за руку и обещала, что завтра мы увидим индейцев.

Но назавтра мы увидели только национальных гвардейцев. Один из них, который, видно, совсем истосковался по клиентам, мариновал нас три часа, изучая наши разрешения и придираясь к каждой букве. В конце концов мы поняли, что он не умеет читать.

— Неграмотные обычно самые дотошные, — просветил нас священник, спокойно улыбаясь.

Гвардеец лишь равнодушно пожимал плечами, глядя, как сэр Брюс считает боливары в своем бумажнике. Мы все же растопили его сердце часами, тремя вакуумными упаковками с едой и номером «Плейбоя», который пожертвовал звуковик. Он следил за нашим отплытием из окна и даже помахал нам шарфиком «Гермес», как видно, доставшимся ему от предыдущей экспедиции.

Все деревни, мимо которых мы проезжали, пустовали. Время от времени мы причаливали то к одной, то к другой, чтобы проверить. Ставни были забиты досками, на дверях замки. Сначала мы испугались, не случилась ли здесь какая эпидемия, но проводники объяснили, что сейчас время школьных каникул, и люди уехали на земли, которые можно обрабатывать. Беатриса уверяла меня, что мы миновали последний пост и вступаем на территорию яномами.

Мы плыли целый день и не встретили ни одного жилища. Не отрывая глаз от карты, Беатриса попросила остановить бонго и отправилась на разведку в шуршащие кусты, без компаса, но зато в сопровождении четырех операторов и сэра Брюса с кольтом. Проводники-индейцы не отваживались теперь углубляться в лес. Они сидели в моем бонго, не обращая на меня никакого внимания, настороженно поглядывали вокруг и о чем-то переговаривались. Договор с белыми они заключили не так давно, после чего переселились в резервацию в нижнем течении реки, приобщившись к некоторым благам цивилизации, и к яномами, которые так и остались дикарями, относились со страхом и презрением.

— Shori! Shori! — выкрикивала Беатриса в лесу.

Она кричит им «друзья, друзья», — объяснил мне миссионер, качая головой и поглядывая на небо. — Друзья-индейцы услышьте меня! Отряд таких, как она, спиртное с бейсболками — и можно продавать сюда турпутевки!

Пока Беатриса с операторами гуляли по лесу, расчищая себе путь мачете, священник излагал мне свои теории о восприятии чужой культуры, «добрых» дикарях, об индустриальном обществе. Я третий день мучился от запора: живот крутило, я то и дело корчился от спазмов, но вместо слов утешения он морочил мне голову антиклерикальными обличениями. Есть такие миссионеры-стахановцы, — жаловался он, они не брезгают никакими средствами, лишь бы обратить побольше индейцев в свою веру. Например, один иезуит из Оверни плел индейцам-ширишанас, что они могут поговорить с самим Господом Богом, и в качестве доказательства беседовал по рации с подставным индейцем, который выступал у него в роли Святого Духа.