Рыба - любовь

— Нет. Он… Он боится, понимаешь? Мы им напишем… завтра. Сегодня вечером я оставила его наедине с Анитой, он хотел… Да нет, ты, конечно, прав.

Она схватила телефонную трубку и попросила соединить ее с Парижем. Я смотрел на нее.

Это ведь благодаря ее отцу мы оказались вместе, вернее, благодаря его отсутствию. Я послужил как бы соединительным звеном между ними. Ради него она и выбрала меня тогда, на Друо, и потом разглядывала линии на моей руке. Ну и в результате именно я оказался в дураках.

— Нет, не могу! — голос у нее сорвался.

Беатриса сунула трубку мне, побежала в ванную. Я услышал гудки, помехи, потом голос Жанны совсем близко. Я назвался. Она сказала мне, что Астрид умерла, и замолчала. «Мы возвращаемся» — ответил я: другого ничего я сказать не мог. Повесил трубку. Беатриса вряд ли что-нибудь слышала, в ванной лилась вода. Я заглянул к ней в ванную и сказал, что не дозвонился. Она только что выбросила пиранью в унитаз, спустила воду, проследила, как та исчезает, кружась в потоке воды.

— Я снова поеду туда. Вместе с отцом. Я должна отнять его у Аниты. И мы найдем путь сассапариль.

Она положила руки мне на грудь, в глазах ее светилась нежность, но не ко мне.

— Пожалуйста, — шепнула она.

И я кивнул.

Она спала в моих объятьях, и все, что я говорил, отражалось на ее лице. Она улыбалась. На рассвете я потихоньку оделся и понял по ее дыханию, что она проснулась. Чемоданы я брать не стал, просто ушел.

Ночной дежурный окликнул меня, когда я проходил по холлу. Прижимая подбородком трубку, он что-то записал на листочке бумаге и протянул его мне. Я его не взял. Я знал, что она хочет мне сказать. И не хотел ошибиться.

11

Руасси показался пустынным и серым, в тишине слышался только гул траволаторов. Тележки с багажом, чемоданы на круге, окошечки, служащие — все мне казалось нереальным. Августовская жара, низкое небо, пустынные улицы. Я вышел из такси в Нейи, на углу бульвара Аржансон. Прошел несколько шагов под пожухшими листьями деревьев, нашел телефон-автомат, набрал номер. После нескольких гудков раздался щелчок:

— Автоответчик профессора Дрейфусса, сообщения не принимаются. После звукового сигнала повесьте трубку.

Я повесил. Монетку автомат не вернул. Я дошел до конца бульвара, просто по прямой. На калитке рядом с табличкой с инициалами висело объявление: «Профессор в отпуске». Я уже собирался уходить, когда мимо меня прошествовал рабочий, который тащил на спине мешок. Он толкнул калитку ногой, прошел по дорожке из гравия и исчез в доме. Через некоторое время он появился опять, держа пустой мешок под мышкой, и отправился за следующим к грузовику, стоящему на тротуаре. Я вошел следом за ним в садик, выжженный солнцем, поднялся на крыльцо. Рабочий что-то насвистывал. Дойдя до гостиной, он развернулся и высыпал содержимое мешка на пол. Весь пол в гостиной был засыпан песком. В песчаных дюнах между мебелью торчали пляжные зонтики, большой полосатый шар вращался под вентилятором, прикрепленным к потолку. Ставни были закрыты, слышался шум морского прибоя. Профессор, освещенный прожекторами, возлежал в шезлонге, в купальном халате, нога на ногу.

— Смотри-ка, Тентен[36].

Крикнула чайка. Профессор указал мне на полотенце, расстеленное под одним из зонтиков.

— Присаживайтесь!

Я застыл в нерешительности.

— Не люблю перемещаться. Провожу отпуск дома, — пояснил он.

Я так и не сел, в мои туфли набился песок. Профессор снял черные очки и уронил их на пляжную панамку. Тяжелые веки скрывали от меня его глаза. Чтобы рассмотреть меня, он откинул голову.

— Беатриса вернулась?

Я отрицательно покачал головой и наконец сел. Он вздохнул, поерзал в шезлонге, поднеся руки к лицу и разглядывая их.

— Астрид умерла, Жанна одна, а я, я — здесь. Я боюсь, мсье Лашом. Когда ждешь столько, сколько ждал я, поневоле растеряешься. Как бороться со временем?.. Я словно утратил смысл жизни.

Он показал рукой на песчаные дюны, где валялись ведра.

— Мы с ней встретились в Туке. Ей было шестнадцать, мне двенадцать. В этом возрасте ничего не слепишь, кроме куличиков. Но мои всегда разваливались.

До нас долетело бульканье удаляющейся лодки.

— Я тренируюсь… — сказал он.

Мои пальцы через полотенце вонзились в песок. Шея взмокла. Свет от прожекторов слепил глаза.

— Вы плохо выглядите, и вам это идет, — сказал профессор. — В вас появилась глубина. А Беатриса наконец-то нашла отца.

— Вы уже знаете?

— Что он жив? Конечно. Я всегда это знал. Ведь ничем другим я не занимался… Надо дать им время, обоим, они придут в себя. Они тоже хотят наверстать упущенное, надеюсь, хотя бы у них это получится. Они ни в чем не виноваты. Все было решено за них. Хорошо, что вы вернулись, на вашем месте я поступил бы так же. К тридцати-сорока годам, надеюсь, вы изменитесь. У вас хорошее здоровье, крепкие мускулы, светлая голова, все это вам поможет.

Шум волн прекратился.

— Что вы теперь будете делать? Ждать?

Он насмешливо улыбался, глядя на меня сквозь стакан.

— Вы думаете… она вернется?

Он словно не слышал мой вопрос.

— Будьте добры, поставьте пластинку сначала.